чтобы он сделал хоть одно толковое дело. Во время войны был дорожным рабочим, побывал в рейхе, туда многих угоняли, да только Кришпин вернулся, как говорится, на коне. На многие годы к нему прилипла кличка «сенатор», потому что был он скупщиком сена. Откликался на «сенатора», а теперь ворочает делами в сельском совете, в канцелярии. Ха, товарищ «сенатор»! Сегодня у всех хватило дел со своими домами, но только он, один-единственный, не взялся за багор и не кинулся на поиски Анны».

Амброж нахмурился. Ему опять пришло в голову, что из-за своего горя он всех и вся видит в черном свете. Может, и Кришпина зря обвиняет. «Нехорошо это», — думал он, продвигаясь к реке. Очертания кузни уже угадывались там, где светилось одинокое окошко, словно висящее в этой влажной темноте.

На пороге дома Амброж скинул резиновые сапоги и вошел в кухню. Роза сонно подняла голову. Уснула, и вот теперь до нее доходит, какая стряслась беда. Проснулась в смятении, которое она в страхе гнала от себя.

— Есть небось хочешь, — сказала она и шагнула к плите.

Амброж отрицательно покачал головой и кивнул на дверь соседней комнаты:

— Яна уже спит?

— Только легла!

Амброж сел. Роза опустилась напротив, зябко сгорбившись, словно в тихой молитве.

— Все облазили! Утром опять попробую, — горестно сказал Амброж, и ему явилась река во всей ее длине, до мельчайших подробностей знакомая по многолетним сплавам. Ушли, ушли те времена! Все теперь по-другому, все изменилось, но только не река. Лишь обходчики у запруды поменялись, и может пройти много времени, пока кто-нибудь из них обнаружит в воде утопленницу. Старшо́го с мельницы так никто и не нашел…

— Я сразу поняла — что-то стряслось, когда увидала тачку у нас на гребне запруды!

Амброж придвинул к себе коробку с табаком. Оторвал тонкий лоскуток папиросной бумаги и промял его между пальцами наподобие корытца. Амброж никогда много не курил. Свободные минуты у него выдавались лишь по вечерам. Посидеть, покурить — одно из удовольствий. Больше всего нравилось ему при этом легонько перебирать пальцами, целый день ворочавшими куски железа, прокопченными на жарком огне горна. Они сдерживали тупые толчки молота, сотрясающие все тело, но пока еще пальцы были достаточно гибкими и чувствительными и могли свернуть цигарку. Амброж смочил слюной края сложенной бумаги и, примяв табак, скрутил ее трубочкой. И, лишь выпустив первое облачко дыма, взглянул на Розу и с горечью вернулся памятью к ее словам о тачке, повисшей на запруде. «У нас на запруде!» Она уже чувствует себя там, на мельнице, хозяйкой. А ведь могла быть хозяйкой здесь. Тогда, восемнадцать лет назад, после смерти его матери, этот дом остался без женщины. «Была ли в том воля отца или опять вмешалась река? Каждую весну мы гоняли по реке плоты. Весенняя вода ждала нас с нетерпением. Но к нам волнение приходило прежде, чем к ней. Впереди ждала свобода от долгих месяцев работы в полутьме, смраде и жаре кузни, в слепящем пламени горна, среди раскаленного добела железа с неповторимым запахом жарких его кусков, закалявшихся со злобным шипением в ведре с холодной водой. Нас ожидали не радости, а тяжкий труд, риск. Бурное течение реки могло и наподдать, и опрокинуть, но вокруг был необозримый простор, небо, безграничное приволье, где человек дышит и чувствует себя вольготно. «Кто-то должен остаться здесь вместо нас! Дом с пристройками, кузня и живность, голуби да куры требуют ухода, — твердил отец. — Пора, пора тебе жениться, иначе плотам конец». Река победила. Анна с благодарностью приняла мое предложение поселиться на этом хуторе».

— Я у мельника засиделся, — сказал Амброж уже вслух.

— Он не такой плохой, как ты думаешь, — прошептала Роза.

— Нет, не такой! Поднес мне рому, — похвалился Амброж с легкой усмешкой.

— Яна уже вошла в разум, — невпопад сказала Роза, но Амброж ее понял. В каждом несчастье есть счастье.

— Уже стукнуло восемнадцать!

— Не сегодня завтра замуж выскочит, — проронила она с надеждой и, будто поняв, что попала в больное место — ведь однажды под этой крышей уже возникала точно такая надобность, — быстро перевела разговор: — Она у тебя красивая.

«Тем паче скоро останусь один», — подумалось ему, а вслух вырвалось:

— Только теперь, в отличие от тех времен, гонять плоты мне уже не надо! С плотами покончено раз и навсегда!

Роза сделала вид, будто не слышит. Она разглядывала кухню, вроде изучая, все ли в порядке. Амброж, проследив за ее взглядом, отметил, что ничто здесь не напоминает об Анне, от нее не осталось никаких явных следов. Еще днем висело белье, стояла в углу метла, на плите громоздился чугунный котел для теплой воды… Случайность? Или намеренно позаботилась чья-то рука? И все-таки во всем здесь невидимо жила Анна. Она здесь! Еще не ушла! «Мы говорим обо всем, о чем только можно, а ведь говорим-то о ней, о женщине, с которой я привык вместе жить. Розу она любила, они частенько видались. Наверное, Анна не знала о наших прежних отношениях. Кажется, не знала…» Амброж заглянул Розе в лицо. Ему вдруг стало любопытно, о чем они часами толковали. Приход Розы в его дом всегда волновал Амброжа. «Может, Роза сказала Анне про то, что между нами было?» И тут его передернуло от отвращения: нашел о чем думать! Он поднялся, подошел к застекленному шкафчику и достал бутылку рома.

— Не пей, Амброж, — попросила Роза, когда он налил ей рюмку.

Он глотнул прямо из бутылки. Вкус у рома был иной, нежели тот, у мельника. Хуже. Дух перехватывало от горечи: «Я потерял жену, которую, наверное, никогда по-настоящему не любил. Но дочь-то осталась без матери!» Он поставил ром обратно в шкафчик и осторожно притворил дверцы. Увидал безделушки, всякую ярмарочную чепуху: цветы из бусинок, домик в стеклянном шаре, если его встряхнуть, падают снежные хлопья. Вдруг эти безделушки стали казаться ему нестерпимо трогательными.

— Пойду… — сказала Роза.

— Придешь еще? — спросил он тихо.

— Коли вам с Яной что-нибудь понадобится… — кивнула она и набросила на голову шерстяной платок.

Амброж закусил нижнюю губу и глубоко вздохнул: понятно, сейчас не время для думок о будущем, но хочется хоть надежду иметь.

— Анна была хорошая женщина, — сказала Роза.

В первый раз за все долгое время здесь прозвучало это имя. До сих пор закон умолчания в доме бедолаги словно бы соблюдался. Амброж понял, почему Роза назвала Анну.

— Мы можем на тебя рассчитывать, Роза?

На лице женщины не было брезгливости, она лишь покачала головой:

— Не воскрешай того, что ушло…

— Но