и включенный в московские летописи, гласит, что Владимир любил свою дружину и советовался с ней об управлении землями и войском, а в «Летописце начала царства» (середина XVI века) говорится о том, как великий князь Василий III на смертном одре сказал своим людям: «Вы же, бояре мои, с вами Русскую землю держах, и вас во чти дръжах, и дети ваши жаловах, и во всех странах славен бых».

На практике правители раннего Нового времени нуждались в поддержке элит; это в особенности касалось Московского государства, где отсутствовала сколь-нибудь сложная социальная структура (средние классы, мелкое дворянство и аристократия, профессиональные группы), при помощи которой европейские короли осуществляли свою власть. Ожидание того, что правитель будет пользоваться советами своего окружения, фиксировалось по всей Европе в Средневековье и раннее Новое время, а также в монгольской Орде, с которой московские князья были знакомы лучше всего. Османские султаны в XVI веке намеренно демонстрировали свою отстраненность – признак высокого статуса, – наблюдая за заседаниями дивана и дипломатическими приемами с потаенных возвышенных мест. В Московском же государстве ритуалы и текст неизменно изображали правителей, окруженных духовенством и боярами. В летописях рассказывалось, что бояре – «доброхоты» и дают правителю хорошие советы, и в то же время осуждались те, кто отказывался присутствовать на заседаниях совета, или действовал по собственной воле, или «не доброхотствовал». Важно, что во всех сценах совещаний нет ни одного упоминания о спорах, несогласиях или компромиссе, составляющих суть реальной политики; недвусмысленно утверждалось, что советы даются для достижения стабилизирующего ситуацию «единодушия». Так, во время дипломатических приемов великий князь сидел на высоком троне, но всегда в присутствии бояр, рассаживавшихся вдоль стен палаты. Есть свидетельство, что в 1488 году Иван III отказался разговаривать с одним из дипломатов без своих бояр. В хрониках и дипломатических документах постоянно подчеркивалось, что великий князь спрашивал совета у бояр, прежде чем принять решение. Знаки уважения приближенным оказывались во время обеда, когда великий князь лично повелевал раздавать им еду и напитки, а также ценные подарки.

Позднейшие историки сделали из этой системы консультаций целый институт – Боярскую думу, словно речь шла о постоянном протопарламентском учреждении. В таком виде она являлась скорее воплощением фантазии историков: совещания с боярами устраивались постоянно, но разговор с каждым велся по отдельности, и часы таких встреч были четко установлены только в конце XVII века: число советников выросло настолько, что потребовалось придать процессу определенную форму. Это число, действительно огромное (почти 150 человек), знаменовало собой конец традиционных московских отношений – предельно персонализированных – между царем и его приближенными. Личные советы теперь давались в ходе совещаний, на которых присутствовал царь, немногие доверенные бояре и царские родственники.

Такими же бесформенными были и собрания представителей различных сословий (исключая крестьян) и созывавшиеся для обсуждения неотложных государственных вопросов: выбор новой династии (1598, 1613), налогообложение, судебная реформа, объявление войны и заключение мира. Источники упоминают примерно о 30 соборах между 1540 и 1653 годами. «Земские соборы», как их окрестили историки XIX века, не обладали ни одним из признаков парламентов раннего Нового времени (установленные сроки созыва, разделение на палаты, где заседали делегаты от разных социальных групп, выборный и/или представительный членский состав, законодательное разделение сфер компетенций, финансовые, законодательные и прочие полномочия, ограничивающие права исполнительной власти). Эти собрания, скорее, давали властям дополнительную легитимацию при наступлении политических кризисов или важных событий. Земские соборы не только являли собой образ идеального, совещательного правления, но, вероятно, служили также средством коммуникации между властью и обществом, и особенно – между центром и окраинами. Не являясь конституционным органом, Земские соборы удовлетворяли идеологические ожидания московских правителей-вотчинников.

Обязанность правителя прислушиваться к своему народу отражалась в личностном характере коммуникации монарха с подданными. Каждый должен был обращаться к великому князю (царю) напрямую в уничижительной для себя манере, прося, чтобы он «смилостивился» и «пожаловал» что-либо. В том, что касается языка обращения к правителю и раболепного ритуала, Московское государство наследовало чингизидам. Податели челобитных называли себя «холопами» (знать), «сиротами» (тягловое население), «богомольцами» (духовенство); само слово «челобитная» происходит от выражения «бить челом», хотя земные поклоны совершались лишь в крайних случаях (рис. 6.2). Эта раболепная терминология и придворные ритуалы, служившие возвышению правителя, сбивали с толку европейских дворян в раннее Новое время. Привыкшие к ожесточенной борьбе за привилегии знати и политические свободы, разворачивавшейся на протяжении XVI–XVII веков во Франции, Англии, Австрии, Польше и других странах, они буквально воспринимали такие обращения, как «холоп твой» или «раб твой», и обличали Московское государство за деспотизм. Но зачастую московские правители и вправду обладали той полнотой власти, на которую претендовали: они считали, что все подвластные им земли являются их вотчиной, щедро раздавали деревни с крестьянами (а тем более – завоеванные земли) служилым людям и фаворитам, вводили крепостную зависимость для крестьян, чтобы бесперебойно получать налоговые поступления и всегда иметь в своем распоряжении рабочие руки. Но используемый язык – когда царь выражался смиренно, а знать раболепно – определял параметры политического взаимодействия.

Рис. 6.2. Церковные иерархи и светские правители завоеванного Новгорода преклоняют колена перед Иваном III – в буквальном смысле «бьют челом» (миниатюра из Лицевого свода, середина XVI века). Личная подача прошения правителю была стандартной формой взаимодействия с царской бюрократией. Публикуется с разрешения издательства AKTEON

Сложное соотношение между идеологией и политической реальностью нагляднее всего проявлялось в судебной сфере. Здесь правитель получал возможность действовать в соответствии со своими обязанностями: защищать свой народ от несправедливости, карать зло, творить справедливый суд. В Московском государстве активно использовались средства судебной защиты: подданные представляли иски (связанные с земельными спорами, преступлениями, военной службой, тяглом и т. д.), суд рассматривал их от имени правителя. Челобитные с жалобами на социальную несправедливость подавались не только в индивидуальном, но и в коллективном порядке. Жалобщики ожидали действий и нередко не обманывались в своих ожиданиях; волна коллективных челобитных привела к принятию Соборного Уложения (1649). За обязательством правителя защищать их от несправедливости подданные различали механизмы моральной экономики. В 1636 году жители одного города, действуя по справедливости, расправились с осужденными преступниками (ставшими настоящим бедствием в этих местах), поняв, что воевода не намерен делать этого, так как получил взятку. Бывали и еще более критические обстоятельства, когда правители сами выполняли требования покарать осужденных; порой речь шла о смертной казни. Дважды во время сильнейших бунтов в Москве – в 1648 и 1682 годах – правители (в первом случае царь Алексей Михайлович, во втором случае регентша Софья, действовавшая от имени малолетних царей Ивана