— Видишь ли, я кое-что выяснила про мистера Ларкина. Для себя, не для «Мотива» — оттуда я правда ушла. Так вот, наш учитель в прошлом сменил фамилию, у него была мачеха и сводный брат нашего возраста, и… — Как там говорила Элли? «Разбираться в книгах и разбираться в людях — разные вещи». Я ну совершенно не разбираюсь в людях. — Скажи, ведь это твоя мама?

При виде статьи из «Профсоюзного лидера» о Лайле и Майкле Роббинс Мэйсон бледнеет.

Как же я ее раньше-то не узнала? Между четвертым и восьмым классами я побывала у них дома миллион раз. Конечно, его мать гораздо старше, чем Лайла Роббинс на фотографии, и волосы теперь не осветленные, а темные. Миссис Рафферти носит очки, никогда не красится и, возможно, сделала ринопластику. И все же не будь я так зациклена на Шейне Дельгадо, могла бы заметить сходство. Единственное оправдание: я до этой самой секунды не знала, что отец Мэйсона — не родной.

— Да. — Друг отдает мне телефон, глаза уставились в никуда. — Я… Я никогда тебе не рассказывал, потому что дело давнее и потому что…

— Ты не хотел, чтобы я знала о твоем родстве с мистером Ларкином?

— Дальнем родстве, — поправляет он.

— Так ты расскажешь мне, что случилось?

Телефон по-прежнему зажат в пальцах, в голове — полный бардак. Припоминаю, что, когда умер мистер Ларкин, Мэйсона в Стерджисе не было — они всей семьей навещали бабушку с дедушкой во Флориде. Вернулись только после похорон. То, что друг непричастен к смерти учителя, — неописуемое облегчение, хотя я и так знаю, что Мэйсон мухи не обидит.

— С чего начать? — деревянным голосом спрашивает Мэйсон.

— Ты помнишь своего… отца? — спотыкаюсь на последнем слове.

— Естественно. — В голосе друга слышно раздражение. — Я с ним четырнадцать лет прожил. Мой папа и есть мой отец.

— Ну да, то есть… помнишь ли ты… Декстера?

— Нет. — Мэйсон зажимает кисти коленями. — Совсем не помню. Знаю только от матери, что она связалась с ним по молодости и по наивности. И довольно скоро поняла, что он за человек. Я постоянно болел, он запрещал меня лечить, ее практически из дома не выпускал.

— У тебя астма, — констатирую. Браво! Еще одна упущенная мною деталь.

— Я давно бессимптомный, — говорит Мэйсон. — Какая-то хроническая штука в легких еще, наверное, сидит, но особо не беспокоит. — Он стреляет глазами в мою сторону. — Но ты права, ингалятор у меня есть. Я им просто не пользуюсь.

Киваю, пытаясь соображать.

— Значит, твоя мама сбежала, когда тебе было три года?

— Да. Декстер сделал из дома неприступную крепость: на окнах решетки, на дверях висячие замки. Только на одно окно не поставил — рассудил, что оно слишком маленькое. Через него-то мы с мамой и вылезли.

Мэйсон тяжело вздыхает и продолжает тревожным голосом:

— Родственников у мамы нет. Родители умерли, когда она еще в школе училась. Мистер Соломон — старый друг ее отца, ему-то она и позвонила.

— Подожди, — прерываю я. — Наш мистер Соломон, из Сент-Амброуза?

Мэйсон кивает.

— Он откликнулся, перевез нас в Стерджис и помог маме найти жилье и работу. Кстати, он же познакомил ее с отцом. Когда они поженились, она взяла его фамилию и сменила мою. Мы хорошо жили.

— Пока здесь не объявился мистер Ларкин?

— Не совсем. Поначалу он казался мне таким классным… — Голос Мэйсона срывается. — Крутой учитель, которому до меня есть дело. Он с таким интересом обо мне расспрашивал! А однажды, незадолго до смерти, попросил остаться после школы — поговорить насчет сочинения по Шекспиру. Я обрадовался, думал, получу какую-нибудь награду. — Мэйсон качает головой. — Вместо награды Ларкин открыл мне, кто он.

— А ты что? — спрашиваю.

— Ничего. Я и слова не мог произнести. Он один говорил, а я молча сидел за партой. Поначалу все звучало вполне безобидно: он извинился за прошлое, за то, что Декстер так с нами обращался, а он не вмешивался. При этом постоянно называл меня Майклом, хотел отдать мне медальон с моим именем. Я не брал — не мог от шока пошевелиться. Ему это не понравилось. Он здорово разозлился. Схватил мой рюкзак, засунул туда медальон и заявил, что я Роббинс и что моя мать не имела права отнимать ребенка у отца. — При слове «отец» руки Мэйсона дергаются. — Потом он сообщил… что через неделю у Декстера день рождения и он ему о нас расскажет. Можешь себе представить? Напоследок сказал: «Ты станешь лучшим подарком в жизни отца».

— Боже, Мэйсон. — Я беру его руку в свою. — Какой ужас.

— Не то слово. — Мэйсон переходит почти на шепот: — Я просидел там чуть ли не с час, не знал, что делать. После я рассказал родителям, а те — мистеру Соломону. Он считал, что единственный выход — снова переехать. Но срываться с места во второй раз гораздо труднее, понимаешь?

— Так мистер Соломон знал об угрозах Ларкина? — До меня наконец доходит смысл фразы: «Мерзавец получил по заслугам». По-прежнему не знаю, был ли старик на сто процентов в своем уме, во всяком случае, теперь его замечание выглядит куда осмысленнее.

Мэйсон кивает:

— Он ездил с нами во Флориду, когда мы навещали родителей папы. Я сказал вам тогда, что поездка спонтанная, на самом деле вся семья собралась на экстренное совещание с юристом. А пока нас не было, мистер Ларкин погиб.

— И ничего не сказал своему отцу?

— Похоже, не успел. Какое-то время мы ждали, что вот-вот аукнется, однако ничего ужасного больше не происходило. В общем, я думал, что успокоился, что все позади, и тут… — Мэйсон оглядывает зал. — Во время зимних каникул мы собрались здесь мастерить декорации к школьному спектаклю, нам понадобился красный фломастер, и я пошел поискать за кулисами. А когда нашел, смотрю — мольберт с портретом мистера Ларкина. Он был закрыт тряпкой, я из любопытства заглянул — и не знаю, что на меня нашло. В общем, сама знаешь.

— А что с афишами мисс Келсо? — пытаюсь говорить как можно более нейтральным тоном.

Мэйсон совсем сникает, поворачивает вверх ладонь свободной руки, словно ожидая, что та засветится зеленым, как в спортзале.

— Поверь, я сам от себя не ожидал. Поганый поступок, ведь мисс Келсо не виновата… — Он чуть не плачет. — Да и по отношению к мистеру Ларкину… Смерти я ему в любом случае не желал. Просто когда всю жизнь скрываешься, такие угрозы не проходят бесследно. — Мэйсон перестает изучать свою ладонь и впервые