Шрифт:
Закладка:
После Славной революции «эти вожди и магнаты причинили изрядное беспокойство Вильгельму Оранскому», разбив войска генерала Маккея в битве при Килликрэнки. При королеве Анне «ежегодные пенсии выплачивались главам как папистских, так и протестантских кланов», что на практике означало «поддержание сторонников Претендента в Горной Стране в состоянии готовности к воинской службе». Не в интересах Короны, надо полагать, и «два мятежа в нашей стране с начала правления его Величества очевидно подтверждают», что сохранение феодального права представляет «для него и для всей королевской семьи большую угрозу»[596].
Сохранение и закрепление этих магнатств (пассивной хайлендской политикой Лондона и актом об Унии) закладывают основы для содержания постоянной армии в Соединенном Королевстве даже в мирное время: «Вам прекрасно известно, сколь многочисленны наши магнаты и вожди кланов [„150 лендлордов и 34 клана представлены по листам, прикрепленным к записям заседаний седьмого парламента Якова Стюарта“] и каким огромным числом приверженцев они располагают… в Горном Крае»[597].
«Хайлендская проблема» была, таким образом, удачно и ловко конвертирована в проблему содержания значительной постоянной армии в Великобритании в мирное время, позволив автору аккумулировать весь идеологический и риторический арсенал инвектив, направленных против одного из важнейших институтов Европы раннего Нового времени в рамках английской, а затем и британской традиции, а также выражать опасения, со времен Протектората Кромвеля и его вездесущих майоров связанные с угрозой «узурпации власти» правителем с опорой на «красные мундиры»[598].
При этом, принимая во внимание веяния времени, оказалось возможным проводить четкую грань между постоянной армией под началом паписта и постоянной армией, которая «никогда не сделает британцев рабами», подчиняясь протестантскому королю и сдерживая натиск католической Франции (укрепляя Британскую империю дома, в Горной Шотландии, и расширяя ее за рубежом)[599]. Определяя эту разницу в контексте постижения феодально-клановых отношений в крае, автору, как истинному легалисту, казалось очень важным отметить, что первая существовала за счет «деспотической власти вождей и магнатов», в то время как вторая «набиралась и содержалась для защиты нации, оплачиваемая общественными налогами, собранными со всего народа… И эти регулярные части единственные, которые король и парламент могут использовать для воинской службы»[600].
Юридическая сторона вопроса включала в себя апелляцию к правовой традиции Англии и правовым основаниям Великобритании, то есть к акту об Унии. В обоих случаях речь шла о необходимости привести британские королевства в общее правовое поле, распространив на Шотландию те свободы от различных форм феодальной зависимости, которыми Англия к моменту заключения Унии, предполагающей юридическое равенство подданных Соединенного Королевства, уже обладала[601].
В этом смысле Уния становится и критерием определения степени взаимной интеграции Англии и Шотландии и продвижения на пути к созданию единой британской нации. Не мудрствуя лукаво, автор в самом начале памфлета выдает квинтэссенцию своих соображений по этому поводу. Чернильным готическим шрифтом Джон Уилсон дословно цитирует преамбулу к акту парламента Карла II Стюарта от 1672 г., ликвидировавшему рыцарские держания в Англии. Попутно упоминается и Генрих VII Тюдор, «освободивший общины от зависимости от лордов», однако правление «веселого короля» в данном случае представлялось преподобному более подходящим примером приобретения англичанами свободы от норм феодального права, о которой шотландцы могли пока только мечтать[602].
При этом, как и в случае с использованием весьма ангажированной и болезненной для Англии темы постоянной королевской армии, автор вновь обращается за риторической и идейной поддержкой к одной из важных и чрезвычайно дискуссионных проблем общественно-политической жизни Соединенного Королевства, куда она перебралась вместе с английским парламентом, — к теме «готской конституции» и соответствующей интерпретации феодализма как явления общеевропейского (что нормализовало социально-экономическую реальность Горной Страны и задавало ей вполне определенный вектор развития) и вместе с тем исторического, преходящего (вполне в духе работ антиквариев, отражавших процесс «рождения» социального и «открытия» времени)[603].
И если в рамках соответствующих изысканий в XVII в. феодальное право как концепт и аналитическая категория бросало вызов «древней английской конституции» (с переменным успехом), то в начале XVIII в. антикварии изобрели то, что Д.В.Л. Эрл очень точно назвал «прокрустовым феодализмом», явившимся компромиссным вариантом его восприятия, завершившим войну интерпретаций предыдущего века[604].
Примирение представлений о «древней английской конституции» и о феодальном праве осуществлялось по трем направлениям: поддерживая миф о «готской конституции» (феодализм существовал в Англии до нормандского завоевания — феодальное право преобладало на континенте во времена англосаксов и, следовательно, должно было быть представлено в Англии), отрицая влияние нормандского завоевания и отстаивая равновеликую древность происхождения в Англии феодального и общего права[605].
Во второй половине XVIII в. теория «древней английской конституции» получит второе дыхание в трудах радикалов и сторонников парламентской реформы[606]. В первой половине этого столетия интересам реформирования Горного Края служил миф о «готской конституции», позаимствованный у антиквариев и представленный как доказательство эволюционной неизбежности отмирания феодального права и клановых отношений, тесно связанных с ним практикой военных держаний.
Более проблематичной оказалась антифеодальная интерпретация акта об унии Англии и Шотландии 1707 г. Прочитать его 20-ю статью, сохранявшую в неизменном виде все наследственные службы, права и юрисдикции, как-то иначе не представлялось возможным. Но преподобный прибег к помощи самого документа, обращаясь к 4-й статье акта об Унии, в соответствии с которой «права, привилегии и преимущества должны принадлежать подданным обоих королевств». Примечание к 18-й статье акта об Унии было призвано сделать аргументацию автора еще более основательной: «Любые изменения в законах, касающиеся частного права, вполне допустимы на пользу подданных в Шотландии». В том, что ликвидация феодального права и клановых отношений, основанных как раз на частной юрисдикции, этому поспособствует, сомнений у преподобного, разумеется, не возникало.
Не вдаваясь в подробности юридического содержания «самых несправедливых, абсурдных и варварских магнатств», которым отведена треть памфлета (две трети занимают сюжеты, интерпретирующие хайлендский феодализм как явление исторического и юридического характера, подтверждая приверженность автора легалистской традиции), заметим, что конечный вывод — постоянное нарушение прав собственности, рост долговой зависимости и беззаконие в Горной Шотландии и на границе с Равнинами. Неудивительно, что и наследственная юрисдикция в результате приобретает деспотичный характер, а система феодального права в Горной Стране оборачивается «Imperia in Imperio», не оставляя места для присутствия в Горном Крае королевской власти, правительства и британских
