власти. Мезенские бабушки рассказывали, что в конце 20-х годов по деревням ходили летучие чекистские отряды, изымавшие зерно, убивавшие мужчин, увозившие с собой девушек якобы на учебу в город. Они устраивали поджоги церквей, убивали священников, кидали в костры иконы. Руководили этими погромами мезенский и лешуконский райкомы комсомола, где «первую скрипку играли «явреи» (рассказ старожилки из Кимжи).

Во время моего путешествия Мезенский край был малонаселен, сотни километров, проделанные мной по этому краю на вертолетах и самолетах (обычно Ан-24), оставили в памяти бескрайние леса и болота, извилистые речки и голубые озера, иногда чудом сохранившиеся деревянные церкви на месте давно заглохших деревень, с заросшими дорогами и только изредка – дымок над избушкой охотника.

Отдельным большим путешествием было движение по реке Онеге на Белое море. Шли пешком или плыли на сплавных катерах. Онежский край в полтора раза больше территории уже упомянутой мной Швейцарии, а своими красотами ничуть не уступает ей. Эти места в глубокой древности были освоены новгородцами.

В числе первых святынь Каргопольского края идем поклониться местам, связанным с подвигами святого преподобного Александра Ошевенского (1427–1479), одного из столпов русского монашества. Преподобный основал монастырь, получивший его имя, на берегу реки Чурьяги. Ошевенская обитель стала одним из центров освоения этого края русскими. Она воспитала сонм великих подвижников Православия, святых основателей северных обителей, в частности преподобного Пахомия Кенского – учителя святого Антония Сийского.

Как мне рассказывали старожилы, монастырь был закрыт после революции. Монахов выгнали. По всей округе большевики «собирали пьяных и непутевых», из которых образовали коммуну. Монашеское имущество и запасы растащили. Постоянно варили самогон и пьянствовали, а когда нечего стало продавать, коммунары разошлись, а в монастыре устроили школу, воспитанников которой преследовали всяческие несчастья. Мощи преподобного вывезли неизвестно куда, иконы XVI–XVII веков на подводах отправляли для продажи за границу. Часть сооружений монастыря была полностью разрушена, другая превратилась в руины. Тем не менее паломники в монастырь продолжали идти. С некоторыми из них я разговаривал. Именно они рассказали мне о судьбе монастыря после 1917.

Через Няндому приходим в древний русский город Каргополь (известен с XIV века). От 17 церквей и 2 монастырей сохранилось только несколько поврежденных строений. Зато есть действующая церковь Рождества Богородицы (XVIII век) с сохранившимся иконостасом. Бабушки шепотом сообщают, что следующий действующий храм через 500 км в городе Онега на Белом море. Жалуются на притеснения верующих.

Устраиваемся на постой к Марии Григорьевне (83 года) в комнате прямо под крышей. Идем вдоль Онеги. По ней без конца идет сплав леса. Берег усыпан стеклом от битых водочных бутылок. Мужики пьют «по-черному». В центре закрытые соборы, рядом с ними танцплощадка, на реке купаются дети под мат пьяных мужиков.

Узнаем, что с 30-х по 60-е годы в Каргополе был лагерь, в котором сидело около 10 тысяч человек. Атмосфера его долгие годы отравляла жизнь горожан. Лагерные вертухаи, в том числе из местных, чувствовали себя вроде «избранного народа». Их не любили, но они являлись организованной силой, которой почти невозможно было противостоять.

По нашему маршруту лагеря прежде были в Пуксоозере (Мехреньлаг – более 10 тысяч заключенных), в Плесецке (Онеглаг – около 20 тысяч заключенных) и в Кодино (Сороклаг – 40–50 тысяч), наконец, на Соловках (СЛОН – в отдельные годы до 70 тысяч заключенных). С остатками этой огромной лагерной империи мы постоянно сталкивались в атмосфере тех мест, так же как впоследствии в Карелии и на Печоре. Здесь почти физически ощущалось разложение. Тысячи безымянных могил вокруг заброшенных лагерей, сотни покинутых деревень и заглохших дорог. В этих местах часто встречали бичей (по-современному бомжей), живших в заброшенных домах, нигде не работавших, промышлявших случайными заработками и воровством. В редких деревнях непременные рассказы о беглых заключенных. При нас в районе Пуксоозера ловили такого беглеца и после долгих поисков застрелили. В одном из сельсоветов в Плесецком районе на стене извещение – ориентировка на двух беглых со сроком по 10 лет. Они убили охранников, переоделись в их форму и с оружием захватили машину. В таких условиях идти глухим лесом не самый лучший выбор. Однако возвращаться назад не хочется. Идем рядом с Лекшмоозером. На берегу Челмоозера осматриваем место – тут в XIV–XV веках (по разным источникам) стоял почитаемый по всей округе Кирилло-Челмогорский монастырь. Название монастырь получил по имени преподобного Кирилла Челмогорского (1286–1368), совершавшего свои духовные подвиги в этих местах. Он проповедовал Христову веру среди чуди (финнов). Всю свою жизнь он посвятил крещению язычников, и к его кончине в каргопольских краях не осталось ни одного некрещеного язычника. Столетия русские люди шли к святым мощам преподобного. С приходом богоборческой власти монастырь стал одной из первых жертв еврейских большевиков. Закрывать обитель приезжали из Каргополя. Чтобы не допустить кощунства, собралось много народа из окрестных мест. С целью разогнать их вызвали чекистов. У монахов отобрали вещи и пищу, выгнали в лес. Одну церковь разобрали на кирпич. В другой поселили рабочих, разный пришлый сброд. Во время одной из пьянок случился пожар, перекрывший дверь. Все богоборцы сгорели. С особой ненавистью крушили колокольню, чтобы ее обрушить, пригнали трактор. Во время того кощунства громадный колокол обрушился, похоронив под собой богоборцев.

Самыми интересными природными местами в Каргополье мне показались окрестности Лекшмозера и Кенозера. Обогнув Лекшмозеро, с севера идет по возвышенным местам, можно сказать, гора, с которой открываются восхитительные лесные просторы. Пройдя через Хижгоры с деревянной церковью, усталые, но довольные приходим в Порженский погост. Дорога ведет полями, усыпанными большими валунами. Красота мест необыкновенная, и вот перед нами деревянный храм (XVII век) с колокольней, обнесенной деревянной оградой. Подходим ближе и видим, как все обветшало и требует срочной реставрации. Но на десятки километров вокруг этого чуда никого нет. Невдалеке от погоста остатки некогда большого села Порженское. Сейчас людей в нем нет. Выбираем себе избу и ложимся спать прямо на полу, кинув под себя немного сена.

Ранним утром встаем, умываемся в озере. На траве и деревьях густая роса. Обвязываем ноги пленкой, накидываем на себя непромокаемые плащи и начинаем путь на Кенозеро. В начале ХХ века через Порженское проходила дорога из Пудожа, к нашему времени дорога заросла. Мы шли по пояс в густой росистой траве, роса падала с деревьев. И если бы не пленка, в которую мы были закутаны, сразу бы намокли. Двенадцать километров по заглохшей дороге, мириады комаров и мошки