Шрифт:
Закладка:
Солдат покачал головой: ему не полагалось вот так запросто разговаривать с заключенными и уж тем более угощаться у них табаком, но искушение оказалось слишком велико. Он воровато оглянулся и схватил сигарету:
– Не откажусь… Оставлю на вечер…
Рауль кивнул – мол, понимаю, – закурил и спросил:
– Не слышал, что будет дальше?
– Мы серьезно влипли. Боши подходят, а приказов никто не отдает…
Словно подтверждая его слова, над лагерем пролетел самолет-разведчик. Они проводили его взглядами.
– Да-а… – протянул Рауль. – Дело плохо, это точно.
Охранник молча согласился, потом сказал – почти просительным тоном:
– Идите к баракам, парни, не вынуждайте меня…
Рауль с Габриэлем дружно подняли руки, выставив вперед ладони: «Конечно, о чем речь…»
Сразу после трех вернулась группа Фрекура, и он доложился Фернану, стараясь говорить максимально тихо.
Аджюдан-шеф молча кивал; дослушав, отправился в барак, позвал Борнье (чтобы не оставлять его без присмотра), свистнул Фрекуру, реквизировал единственный имевшийся в лагере грузовик и поехал к ближайшей ферме, находившейся близ Лакруа-Сен-Жак. С чего-то ведь нужно начинать…
Когда машина въехала во двор, он все еще не знал, как взяться за дело.
Мсье Жюль не был самым терпеливым человеком на свете, и от этой черты его характера часто страдали посетители ресторана. Две ночи вне дома, одна из которых на соломе, нрав толстяка не улучшили. Крестьянин, пустивший их на ночлег, неосмотрительно запросил с Луизы два франка за ведро воды, когда она захотела привести себя в порядок. Мсье Жюль тяжелой походкой направился к нему, сметая на своем пути сына хозяина и его собак. Скотник, вздумавший наставить на него вилы, получил такую оплеуху, что отлетел назад и едва не обломал быку рога. Ресторатор поймал наглеца за воротник и двумя пальцами так сильно надавил ему на кадык, что он побагровел и рухнул на колени в пыль, задыхаясь и выпучив глаза.
– Я плохо расслышал, дружок, повтори-ка, сколько ты просишь за воду…
Несчастный молотил руками по воздуху, но сказать ничего не мог.
– Не слышу… – Мсье Жюль приставил ладонь к уху. – Сколько-сколько?
Подбежавшая Луиза спокойно положила руку на плечо своему вспыльчивому другу, и он мгновенно остыл, отпустил бедолагу, и тот обмяк, как мешок с сеном. Никто не укорил парижанина за несдержанность, все притворились, что смотрят в другую сторону и заняты очень важными делами.
– Возьми свое ведро, девочка, думаю, теперь цена нас устроит.
Луиза мылась ледяной водой в углу стойла и размышляла о странном поведении хозяина «Маленькой Богемы», сторожившего дверь снаружи, чтобы никто на нее не покусился. На ее памяти мсье Жюль впервые повел себя так агрессивно.
Выйдя, она увидела его рядом с трактором, он разговаривал с фермером.
– Больше дать не могу, – извинялся тот, заливая бензин в канистру. – Мне ведь еще работать.
Мсье Жюль кивал – давай, лей, ну еще немного, еще… Стоп! Он завернул крышку, подхватил добычу и, не поблагодарив, пошел навстречу Луизе.
– Думаю, до Орлеана доедем… Может, даже останется.
Осталось, хотя их «Пежо-90s» и был подобен ненасытной утробе.
На час или два дорога стала свободнее, поток машин двигался рывками, но все-таки двигался; никто не поручился бы за успех почти безнадежного дела, но повернувших назад не было, вот и они «не сошли с дистанции».
Луиза открыла заветную папку.
– Снова эти письма… – недовольно проворчал ресторатор и тут же задел колесо двуколки. Останавливаться он не стал. «На войне как на войне», – то и дело повторял толстяк, не обращая внимания на многочисленные потравы. Задний бампер они потеряли еще на выезде из Парижа, переднюю фару – перед въездом в Этамп, поворотник – через двадцать километров. Ямы, рытвины, бугры и колдобины доставляли им много неприятностей, так что машина имела потрепанно-боевой вид.
18 декабря 1905 г.
Мой бесценный!
Зачем было ждать до последнего? Почему вы не сказали мне раньше, хотели наказать? За что? Я за секунду стала вдовой и сиротой на две долгие недели: вы оповестили меня и сразу уезжаете… Лучше бы ударили кинжалом! Да, вы поцеловали меня, прижали к себе, но не так, как обычно, вы не ласкали, а… извинялись! Я снова спрашиваю: за что? Я ничего от вас не требую, мой дорогой! Конечно, вы можете уехать, вы имеете право делать все, что захотите! Но, сообщив об отъезде подобным образом, вы как будто покинули меня дважды. Бессмысленная жестокость… Что я сделала не так? Зачем было говорить, что вопрос решился внезапно, накануне? Вряд ли вы закрыли кабинет, никого не предупредив… Почему вы лжете, я вам не жена, а любовница, нам не лгут!
Ответ известен. Вы знали, какую боль причините мне, ведь так? Поклянитесь, что это так, что все дело в любви!
– Надо же! – фыркнул мсье Жюль. – Не знаю, любила она своего докторишку или нет, но сочинять письма ей точно нравилось!
Луиза искоса взглянула на толстяка, он даже головы не повернул – вел машину, вцепившись в руль обеими руками и глядя вперед.
– Вы правы. Очень любила.
Мсье Жюль дернул шеей:
– Тебе виднее. Называй, как хочешь. По мне, так…
Когда вы далеко, я считаю дни и часы, не знаю, как выдержу две недели без вас! Что прикажете мне делать?
Время в ваше отсутствие кажется пустыней, я кручусь, верчусь и чувствую себя опустошенной.
Хочется разгрести снег во дворе, вырыть яму, залезть в нее, как в берлогу, впасть в спячку и дождаться вашего возвращения. Проснуться в тот момент, когда вы ляжете рядом. Мне нужно спрятаться, чтобы выплакаться.
Все мои слезы будут о вас.
Они добрались до места, когда часы на церкви Сен-Патерн пробили десять.
Орлеан напоминал огромную ярмарку. Усталость и отчаяние отравили воздух, целые семьи не знали, куда приткнуться, монахини сновали по улицам бесшумно, как мыши, городская администрация была завалена работой и не знала, за что хвататься в первую очередь. Всех волновали три вещи: где достать еду, где заночевать и куда идти дальше.
– Ну что… встречаемся здесь? – спросил мсье Жюль.
Ответить Луиза не успела – он вошел в ближайшее бистро.
Идея спрашивать всех и каждого, не видел ли кто «автобусов с замазанными синей краской стеклами», по-прежнему казалась ей нелепой, однако ни один человек не удивился вопросу. Чего только не искали люди: газовый баллон, колесо для детской коляски, место, где похоронить собаку, женщину с птичьей клеткой, марки, запчасти к «рено», велосипедные шины, работающий телефон, поезд на Бордо… На этом фоне интерес к парижским автобусам в ста километрах от столицы не казался таким уж странным. Ответа Луиза не добилась – ни у тюрьмы, там она никого не встретила, ни на площадях в центре города, ни на берегах реки, ни у въезда в Орлеан, ни на выезде из города. Чертовы автобусы как сквозь землю провалились!
