- Норм! – принюхался он. Подошёл к столу и поставил на него две бутылки.

Мигом организовались стопки. Разлили прохладную водку.

- Давайте, за тех, кто сегодня погиб, - коротко сказал Пашка. Разговоры мгновенно стихли. Молча, не чокаясь, выпили. Пашка обвёл взглядом притихших бойцов.

- А вы все изменились, - озвучил он результат своего наблюдения: - Сегодня мы все в первый раз побывали в настоящем бою. Не с тупыми железяками, а с реальными противниками из плоти и крови, которым можно посмотреть в глаза. Было тяжело, но мы справились.

Командир помолчал пару секунд и продолжил:

- Только не забывайте, что сегодня мы убивали людей. Таких же людей, как и мы. Пусть с промытыми мозгами, но они все чьи-то дети, отцы и матери. Помните об этом. Да, так тяжело думать, но этим-то мы и отличаемся от Чужих. Им нас не жалко, мы для них всего лишь тела. Расходный материал. Но если нас не будет терзать совесть за каждого убитого, мы станем такими же. А я не хочу! Я человек! Пусть не самый лучший, но человек. И мне больно и грустно, и страшно от того, что мы сегодня сделали. Но лучше я буду жить с этими чувствами, чем без них. Ведь не бывает чувств наполовину. Как можно любить и радоваться, если ты отрицаешь грусть, страх и ненависть?

- Никак, - ответила Таня, нарушив повисшую тишину. Семён молча разлил водку.

- За совесть, - поднял он стопку, немного расплескав на стол.

- А я их просто ненавижу, - угрюмо сказал Лёха.

- Нет. Папа прав, - сказал Зипка: - Нельзя жить одним чувством. Нельзя только ненавидеть, или только любить, или только бояться. Если человеку даны, не знаю кем, Богом или Дарвином там, все чувства, то, если какого-то не хватает, он уже не совсем человек. Как танк без одного катка. Ехать можно, но уже не то.

- Давайте просто напьёмся, - предложил Мохер: - Погрустим, поплачем, а завтра пойдём Чужим лица разбивать. Я вот во время боя не думал. Враг передо мной и всё там. Стреляю без раздумий. А потом, да накрыло малость.

- Я, такая же херня, - поддержал Семён: - Только я ещё и злился на них. За Лёху с Дианой. А потом на Пашку. За то, что не сказал.

- Главное верить в то, что чувствуешь. И прав Папа, по совести нужно жить, - высказался обычно молчаливый Ворчун. Видимо, и его проняло.

- Олега, ты чего? – обратил внимание на зависшего соседа Семён.

- Да я же их с пулемёта мочил. А вдруг их можно вылечить? Удалить эту хреновину из башки, и они нормальными станут, - потерянно сказал Олег.

- Чужие утверждали, что это невозможно. Наши учёные тоже результата пока не добились, - сообщил Пашка.

- Паша, а что ты испытывал, когда с тем Чужим на их базе разговаривал? – задала вопрос Кристина.

- Как будто в тазике с говном рукой копаюсь. Ищу что-то очень нужное, - ответил Пашка.

- А с сегодняшним?

Пашка задумался.

- Досаду. Страх. Злость, - перечислил он.

- То есть, он тебе был не интересен? А тебе не жалко было того, чьё тело он занял? Ведь парень погиб, - спросила Таня.

- Да. Почему-то мне его было не жалко, - признался Пашка.

- И мне тоже, - тихо поддержала командира Кристина: - Он меня вообще напугал до смерти.

- А мне жалко, - заявила Варя: - А в бою – нет. Сёма прямо на моих глазах человека застрелил. Но он был с автоматом и стрелял в нас.

Из парней никто признаваться в любви к несчастному технику не стал.

- Давайте уже пить, - закруглил сеанс самокопания Семён. Шустро разлил по стопкам водку, покосился на командира: - Ещё есть?

- Ящик за дверью, - ответил Пашка.

Глава 8 Кто ты?

Как узнать, что наступило утро? Можно прислушаться к щебетанию пташек за окном, можно просто посмотреть на это самое окно. На худой конец, бросить взгляд на часы. А если ничего этого нет, ты под землёй, а дождевые черви чирикать не умеют? Придётся слушать противный писк будильника на тумбочке.

- Выключите его уже, - простонал Семён. Никто не отозвался. Видимо, каждый надеялся, что героическое усилие предпримет кто-нибудь другой. Не в силах больше терпеть эту пытку, Семён нашарил под головой подушку и, не открывая глаз, метнул на звук. Почему-то глухих шлепков, было три. Будильник продолжал трезвонить. Наконец, чьи-то ноги прошлёпали по полу, и наступила тишина.

- Мазилы хреновы, - сообщил голос Мохера. Снова нетвёрдые шаркающие шаги, скрипнули пружины кровати. Рай существует. И он здесь. В эти самые счастливые минуты.

Без подушки было неудобно. Упрямо поворочавшись ещё несколько минут, Семён открыл глаза и уселся на кровати. В тусклом дежурном свете единственной лампочки он разглядел три валяющиеся вокруг тумбочки подушки. Встал, дохромал до тумбочки и поднял с пола свою. Вроде бы.

- И мне тоже кинь, - попросил Зипка.

- И мне, - высунулась с верхнего яруса голова Ворчуна.

- Ага. Как кидать косо-криво, так каждый горазд, а как за подушкой топать, то подождём-ка мы дядю Бурята. У него здоровья же дохрена, - проворчал Семён, но подушками в попрошаек все же запустил. Уселся на свою кровать и потянулся, чуть не вывихивая челюсть. Сон куда-то подевался, и в немного гудящую голову полезли непрошеные мысли. Вроде бы выпили прилично, а похмелья особого нет. Да и под затронутые командиром темы пилась она как вода. Блин, эти вопросы морали и этики – довольно сложная тема, если задуматься. Легко удариться не в ту сторону. И прав был Ворчун, по совести нужно жить. Кто как не она, тщательно вдолбленная в головы детей их родителями, должна вести человека по жизни? Ведь эти самые ветхие и замшелые заветы предков – это действительно спасительный ориентир в стремительно меняющемся мире. Вектор, не дающий сбиться с пути. Или палка надсмотрщика….

Сколько себя помнил, он так и жил: садик, школа, институт. Армия. А потом долбанное Вторжение. Ведь и в танкисты пошёл не потому, что искал лёгкой службы, тут скорее наоборот, а потому что хотел сделать как можно больше для Анклава – их новой-старой Родины. И всегда он жил по заветам и