К.П. Зеленецкий со слов одесского извозчика Березы. Из записной книжки. – П.И. Бартенев. Пушкин: сборник, вып. II, с. 95.

Предания той эпохи упоминают о женщине, превосходившей всех других во власти, с которой управляла мыслию и существованием поэта (графине Е.К. Воронцовой). Пушкин нигде о ней не упоминает, как бы желая сохранить про одного себя тайну этой любви. Она обнаруживается у него только многочисленными профилями прекрасной женской головы, спокойного, благородного, величавого типа, которые идут почти по всем его бумагам из одесского периода жизни.

П.В. Анненков. Пушкин в Алекс. эпоху, с. 245.

Княгиня (В.Ф. Вяземская) рассказала мне некоторые подробности о пребывании А. Пушкина в Одессе и его сношениях с женой нынешнего князя Воронцова, что я только подозревал.

П.А. Плетнев – Я.К. Гроту. – Переписка Грота с Плетневым, т. II, с. 680.

Сегодня Герберт (сын леди Пемброк-Воронцовой) пел «Талисман». Он и не знал, что поет про волшебницу тетку (граф. Е.К. Воронцову).

Кн. П.А. Вяземский. Полн. собр. соч., т. IX, с. 186.

Золотой, принадлежавший Ал. С. Пушкину, перстень с резным восьмиугольным сердоликом. Еврейская надпись на нем гласит: «Симха, сын почтенного рабби Иосифа (пресвятого Иосифа старого), да будет благословенною его память». Написано сокращенно: «Симха бен Р. Иосиф старый п. б.». История этого перстня видна из приложенной к нему записки И.С. Тургенева: «Перстень этот был подарен Пушкину в Одессе княгиней Воронцовой. Он носил почти постоянно этот перстень (по поводу которого написал свое стихотворение: «Талисман») и подарил его на смертном одре поэту Жуковскому»… и т. д.

Описание Пушкинского музея Имп. Алекс. Лицея. СПб., 1899, с. 11.

Надписи, в которых и должна заключаться чародейственная сила талисманов, делаются так, что их можно прочесть прямо. Надпись же на сердоликовом камне в перстне Пушкина сделана обратно, т. е. для оттиска. Это указывает, что камень в перстне Пушкина не талисман, а просто печать… Воображаемый талисман оказывается просто еврейскою именною печатью, на которой вырезано полукурсивными (раввинскими) буквами: «Симха, сын почтенного рабби Иосифа старца, да будет его память благословенна». Княгиня Воронцова, очевидно, была в заблуждении относительно качества перстня, и если бы знала о действительном его значении, конечно, не подарила бы его Пушкину.

В.Л. Гаевский. Перстень Пушкина. – Вестн. Европы, 1888, № 2, с. 536–537.

Пушкин, по известной склонности своей к суеверию, соединял даже талант свой с участью перстня, испещренного какими-то кабалистическими знаками и бережно хранимого им. Перстень этот находится теперь во владении В.И. Даля.

П.В. Анненков. Материалы, с. 171.

Пушкин носил сердоликовый перстень (приписка Соболевского: у Даля: Известный талисман). Нащокин отвергает показание Анненкова, что с этим перстнем Пушкин соединял свое поэтическое дарование: с утратою его должна была утратиться в нем и сила поэзии (приписка Соболевского: никогда не слыхал).

П.И. Бартенев. Рассказы о Пушкине, с. 41.

Она очень приятна, у ней меткий, хотя не очень широкий ум, а ее характер – самый очаровательный, который я знаю.

А.Н. Раевский – Е.Н. Орловой о графине Воронцовой. – М.О. Гершензон. История молодой России, с. 44.

Ей было уже за тридцать лет, а она имела все права казаться еще самою молоденькою. Со врожденным польским легкомыслием и кокетством желала она нравиться, и никто лучше ее в том не успевал. Молода была она душою, молода и наружностью. В ней не было того, что называют красотою; но быстрый нежный взгляд ее миленьких небольших глаз пронзал насквозь; улыбка ее уст, которой подобной я не видал, так и призывает поцелуи.

Ф.Ф. Вигель. Записки, т. VI, с. 84.

Не нахожу слов, которыми я мог бы описать прелесть графини Воронцовой, ум, очаровательную приятность в обхождении. Соединяя красоту с непринужденною вежливостью, уделом образованности, высокого воспитания, знатного, большого общества, графиня пленительна для всех и умеет занять всякого разговором приятным. В ее обществе не чувствуешь новости своего положения; она умно, приятно и весело разговаривает со всеми.

Н.С. Всеволожский. Путешествие через Южную Россию, Крым и Одессу в Константинополь, Малую Азию и пр. М., 1839, т. I, с. 93.

Жена М.С. Воронцова не отличалась семейными добродетелями и, так же, как и ее муж, имела связи на стороне.

К.К. Эшлиман. Воспоминания. – Рус. Арх., 1913, т. I, с. 355.

По кончине Воронцова (1856) его вдова принялась разбирать его переписку, долго этим занималась и производила уничтожения. Тут же она разбирала и собственные свои бумаги. Попалась небольшая связка с письмами Пушкина, и княгиня их истребила; но домоправитель ее Г.И. Тумачевский помнит в одном пушкинском письме выражение: «Que, fait votre lourdaud de mari (что делает ваш олух-муж)?» В глубокой старости княгиня Елизавета Ксавериевна восхищалась сочинениями Пушкина: ей прочитывали их почти каждый день, и такое чтение продолжалось целые годы.

П.И. Бартенев. – Pуc. Apx., 1912, т. II, с. 159.

Большая зала Воронцовых, почти всегда пустая, разделяла две большие комнаты и два общества. Одно, полуплебейское, хотя редко покидал его сам граф, постоянно оставалось в бильярдной. Другое, избранное, отборное, находилось в гостиной у графини. Исключая (Ал. Н. Раевского) всегда можно было найти тут Марини, Брунова, Пушкина и др. Из дам вседневной посетительницей была одна только граф. О. Стан. Потоцкая, месяца за два перед тем вышедшая за Л.А. Нарышкина, двоюродного брата графа Воронцова. В столовой к обеду сходились все вместе, а вечером у Казначеева все опять смешивались.

Ф.Ф. Вигель. Записки, т. VI, с. 124.

Гр. М.С. Воронцов привлек в Одессу множество знатных особ, желавших служить при графе. Он еженедельно принимал гостей в роскошных залах своего новопостроенного дворца и жил так, как не живал ни один из мелких германских владетельных князьков. Чиновники, служившие при генерал-губернаторе, были люди отборные, все хорошо воспитанные. Помещики приезжали в наш город со всех концов края, зная понаслышке, что в Одессе круглый год праздник.

М.Ф. де-Рибас. Из прошлого Одессы, с. 360.

С Пушкиным я говорю не более четырех слов в две недели, он боится меня, так как знает прекрасно, что при первых дурных слухах о нем я отправлю его отсюда и что тогда уже никто не пожелает взять его на свою обузу; я вполне уверен, что он ведет себя много лучше и в разговорах своих гораздо сдержаннее, чем раньше, когда находился при добром генерале Инзове, который забавлялся спорами с ним, пытаясь исправить его путем логических рассуждений, а затем дозволял ему жить одному в Одессе, между тем как сам оставался жить в Кишиневе. По всему, что я узнаю на его счет и через Гурьева (одесского градоначальника), и через Казначеева (правителя канцелярии гр. Воронцова), и через полицию, он теперь очень благоразумен и сдержан; если