Шрифт:
Закладка:
— А Дива это кто? — вопросительно бурчит шеф.
Аэлита задыхается от возмущения. Она трагично заламывает руки, поднимает глаза вверх, словно просит небесные силы послать ей терпения, и страдальчески вопрошает:
— Как? Господи, вот как я столько лет могла прожить с варваром? С Кинг Конгом? С Навуходоносором? Дива Алессандро — это мессия современной оперы. Он призван в наш мир, чтобы спасти красоту и высокое искусство от тебя и таких, как твоя певица трусишками Иришка!
— А еще, папа, Дива Алессандро — это трансгендер, — негромко подсказывает Артем, мстительно глядя на Аэлиту. — Кастрированный трансгендер. Поэтому поет невыразимо прекрасным женским голосом. Единственный в мире уникум.
— Транс… чё? Это в смысле: ему сначала писю к носу подтянули, потом отчекрыжили, а потом в бабу перешили? — хрипит Саныч, задыхаясь. — Ты чё ж задумала, стерва ты оперная? Пипидастры без пиписки в моём отеле? Петушары у меня? Да хрена тебе! — он сжимает пальцы в мощную дулю и машет в воздухе перед носом Аэлиты. — У меня тут будут генералы ФСБ, генштаб, люди из самого Кремля. А ты мне пернатых гондурасов приволокла? Да передо мной после этого ни одна дверь не откроется. Меня сотрут с лица земли! Я месяц умолял группу "Любо нам", чтобы они здесь спели. Потому что их любят все. Потому что это наше, мужское, настоящее! А ты мне… ты! — он давится слюной и замолкает, пытаясь глотнуть воздуха, который явно не проходит в горло.
И вдруг сползает на пол, прислонившись спиной к стене.
— Папа, ты что? — Артем бросается к нему.
— Я в порядке, — шеф с трудом разлепляет вмиг пересохшие губы. — Водички… только… притарабаньте… мне… — он устало закрывает глаза.
— Саныч, миленький, я тебя умоляю, успокойся! — Зина падает на колени рядом с ним, гладит его по плечу и шепчет со слезами на глазах: —Тебя сейчас инфаркт хватит прямо здесь. Умоляю: не волнуйся, пожалуйста!
— А вы что здесь делаете, Мимоза Сергеевна? — брезгливо морщится Аэлита. — Идите в ваш чулан со швабрами и не вмешивайтесь в дела, не подлежащие вашей компетенции.
— Почему это чулан? — возмущается Зина. — У меня есть офис. Я кипер- хаус отеля, между прочим. Это вам не жук чихнул! И вообще у меня начальник есть. И нечего вам здесь командовать.
Порыв ледяного ветра проносится по отелю. У меня даже уши замерзают от взгляда Аэлиты. Она хищно раздувает ноздри и медленно роняет слова:
— Ваш. Начальник. Это. я. И вы уволены!
— Она не уволена, — орет шеф, с трудом поднимается на ноги и загораживает собой Зину. — У меня здесь такое же право голоса, как и у тебя. Ты не будешь увольнять моих людей!
— Неправда, у меня пятьдесят два процента отеля. Поэтому все будет так, как я хочу! — Аэлита злобно прищуривается.
— Да чтоб тебя! — ревет Кинг Конгыч, резко поворачивается, намереваясь уйти, но натыкается на Гаспара, который стоит за его спиной.
В руках Гаспар держит серебряный поднос с двумя хрустальными плошками, до краев наполненными какими-то темными кусочками, что плавают в белом кружеве сливок.
— Это что? — шеф тыкает пальцем в поднос.
— Это мне Аэлита Борисла…сла…сла… пардон муа, новый босс сказаль принести на дегустацию блюда для юбилей отель. Я и приносиль, — отвечает Гаспар.
Кинг Конгыч берет с подноса ложку. Подозрительно глядя на массу в плошке, подковыривает мелкий кусочек, кладет в рот и морщится:
— Это что за хрень? Какой-то хитровыкроенный паштет "Шепс-плюм-пимпинелла"?
Гаспар на всякий случай отходит назад на три шага и шепчет:
— Это суфле из бычьих яичек со сливками.
Шеф давится. Прямо на пол выплевывает недоеденное суфле и вопит:
— В Гондурас всех! Всех! Су… шефы рваные!
Он мчится к выходу из ресторана. За ним летит Зина. А за Зиной я. У меня сердце трепещет от страха, что Кинг Конгыча сейчас реально хватит инфаркт. Заставить есть бычьи причиндалы пацана из 90-х, который даже банан не кусает, а ломает на кусочки прежде, чем положить в рот — это слишком жестоко даже для его бывшей.
Всей толпой: я, Зина и шеф мы влетаем в кабинет. Сан Саныч обессилено падает в кресло. Он весь белый. На лбу испарина, губы дрожат, а он всё шепчет:
— Мне конец. Мне теперь никто руки не подаст. Вся жизнь прахом! Все труды! Какой позор! Пацаны скажут: скурвился, старый пень. Главное продал: задницу. Спетушился козел!
В кабинет без стука заходит Леня. В руках он держит бутылку водки и копчёную рыбу, завёрнутую в газету. Аккуратно разворачивает газету, достает из кармана два стопарика, разливает водку, ставит перед шефом и говорит:
— Вот напрасно ты распереживался, Саныч. Ну нормальные они мужики. Мало ли кто чем на жизнь зарабатывает? Вон они мне с краном помогли. Слушай, не каждый сантехник так умеет вентиль ставить.
— Да по фигу мне, с кем они там фритюрятся, — шеф хватает его за руку и заглядывает в глаза, — но ты пойми, Леня, это ж не по понятиям. Ну не вкурят пацаны!
— Да кто сейчас живет по понятиям, Сань? Только ты, — Леня опирается на стол.
— Не только я, — горячо возражает Сан Саныч. — Ты закон по запрету пропаганды этих лебедей видел? Кто его принимал? Те, кто сюда на юбилей придут. И вот я им прямо в морду эту голубятню. Если бы я от них в бизнесе не зависел, мне бы вот вообще от винта было бы. Пусть эти лебедя раскоряченные свои эти самые хоть в арбуз суют. По барабану мне, Леня! Пойми!
И вдруг дверь кабинета открывается и в него быстрой, буквально летящей походкой врывается худенькая хрупкая женщина лет пятидесяти. Яркая блондинка, она одета в короткую белую юбочку, игривую маечку-корсет аля Красная Шапочка и босоножки с розовой опушкой, щедро обсыпанные стразами.
На губах розовая помада, как у девочки. Наверное, именно так выглядит постаревшая Барби. Знакомо мне ее лицо. Вот только никак не вспомню, откуда. А рядом с ней элегантный мужчина в светлом костюме примерно такого же возраста. И его я где-то уже видела. Кажется, в телеке. Боже, это же олигарх с первых мест в списке "Форбс"! Андрей Порохов — один из самых богатых людей России!
— Тебя еще здесь не хватало! — шипит Кинг Конгыч, окидывая мрачным взглядом блондинку.
— Эх, Сашок,
