Сейчас же Даф не могла распознать причин своего страха.

«Знала ли ты Элеутерея по-настоящему? Знала ли ты каждый закоулок его сознания и его души?»

Даф и правда боялась снова его потерять, боялась больше, чем когда-либо, но одновременно страшилась и каждого нового дня, проведенного рядом с Лиром. Ей казалось, с каждым часом она стирает прошлое, которым так дорожила все годы разлуки, прошлое, что было знакомым, безопасным и родным. Что поистине объединяло их с Элеутереем, навеки оставшимся лишь в памяти.

«Как это глупо, верно?» — спросила у себя Даф.

Без сомнений, ее любимый остался все тем же: в манере общения, в походке, в чувствах, что вызывал у Дафны в груди. Однако было что-то еще. Порой, как, например, в этот самый момент, Даф замечала ранее неизведанную грань — в самой ауре, что окружала нового Мунварда, в ощущении, что появлялось у даитьянки, когда она была бок о бок с ним.

«И можем ли мы вообще за одну лишь жизнь в совершенстве познать чужую душу?»

И Дафна вдруг поняла. Осознание без предупреждения ударило ее молнией прямо в сердце: вся та власть, весь тот благоговейный ужас, что Лир излучал, — это не наследие Крейна, это было в Элеутереи всегда. Только раньше он, намеренно или нет, прятал эту часть себя от Дафны, а может, и ото всех. Причиной всех ее тревог и сомнений было не то, что, как она полагала, нечто изменилось и Лир стал другим, а то, что он наконец стал собой. Дафна впервые лицезрела всю его душу целиком.

Нравилась ли теперь ей эта душа настолько, насколько влюблена она была в образ, что сама для себя создала?

«Не знаю. Не знаю, но…»

Но Дафна давно полюбила Тера. Полюбила ту часть его души, что знала, и полюбила так сильно, что даже возненавидь она другую его часть, эта ненависть не смогла бы ее любовь умолить.

Вот, что становилось причиной ее страха: Даф боялась вовсе не Лира, не того, на что он способен или о чем помышляет — Даф боялась того, как далеко она способна зайти ради него.

«И плевать на то, что правильно и гуманно, верно? Плевать, если чья-то смерть купит вам еще один день в этом испорченном мире».

— Если бы у тебя был выбор, — начала Даф, все еще держа на себе пронзительный взгляд Хэллхейта, — позволить погибнуть мне или всему остальному миру, что бы ты выбрал? Пожертвовал ли всеми ради меня одной?

— А ты ради меня нет? — Лир ответил сразу, не задумавшись ни на секунду, и ни одна мышца на его лице не дрогнула.

— Обрек бы весь мир на боль и страдания, на смерть, ради того лишь, чтобы я была рядом?

— Без колебаний.

— И Никка убил бы? И Аню?

Лир перевел взгляд на дом за спиной Дафны, а потом снова посмотрел на нее.

— Ты готова была на все ради того, чтобы вернуть Элеутерея, не так ли? — с пугающим хладнокровием спросил он. — Не так давно ты хотела заставить Крейна страдать, убив его сына во имя собственной жажды мести, помнишь? В убийстве одного не больше милосердия, чем в убийстве тысяч, Дафна. А что, если бы не я оказался его сыном?

Даф закрыла глаза, жалея, что задала свой вопрос. Слезы жгли горло, а анâтья на ладони отчего-то показалась ледяной, словно больше не связывала ее с любимым.

— Ты бы убила его, — продолжал Лир, в его голосе проскользнуло что-то зловещее, потустороннее. Они стояли в считаных сантиметрах друг от друга, и Даф ощущала тепло его тела, но Лир будто специально не касался ее. — И в смерти этой не было бы даже практической пользы. Ты бы убила просто, надеясь, что это принесет тебе удовлетворение. Ради своего удовольствия.

— Замолчи, — простонала Даф, не открывая глаз, глотая слезы и чувствуя, как Лир склонился над ее ухом.

— А что, если бы всемогущие Лăры поставили тебя перед выбором, — прошептал он, — получить назад меня, но навсегда потерять всю остальную семью, или никогда больше меня не увидеть? Что бы тогда ты выбрала?

Дрожь била тело, и слезы теперь катились из глаз, как бы Даф ни пыталась зажмуриться.

— Что бы ты выбрала? — повторил Лир, громче и требовательнее.

— Я бы выбрала собственную смерть. — Даф не верила своим словам. В конце концов она осмелилась открыть глаза и увидела, что Лир смотрел на нее, в его черных зрачках сверкали отблески огненного зарева.

— Такого вариант нет, Дафна. Выбирай. Когда мы не можем сделать выбор, мы теряем всё.

Последнее слово вонзилось в грудь, как острый кинжал.

— Скажи, что не пожертвовала бы всем, чтобы быть со мной, Аурион.

— Пожертвовала бы, — призналась она.

— Это и есть любовь.

— Нет, Лир. Это яд.

— Тогда скажи, что не любишь меня! Скажи, что презираешь, ненавидишь! Прикажи мне уйти, исчезнуть, и обещаю, больше никогда меня не увидишь. Убей сына Крейна, как собиралась.

— Я… не могу.

— Тогда, — он одарил ее грустной, но от этого лишь более токсичной улыбкой, — получай удовольствие, пока яд в твоих венах.