Шрифт:
Закладка:
«Молот разума».
Слепой человечек – единственный, кто видит реальность и кладет конец игре, сказал себе Джербер. До сих пор он сам был жертвой обмана, иллюзии. Он сунул руку в карман плаща и вынул обгоревший поляроидный снимок женщины с рыжими волосами. Понял, что таким образом ему должны были внушить мысль, что фотография уцелела при взрыве, который уничтожил дом. И это вполне удалось. Однако, исходя из простейшей логики, если она лежала в матросской торбе вместе с другими пожитками орка, от нее бы ничего не осталось.
Каким я был дураком, посетовал гипнотизер, ведь его в очередной раз провели. Трюк был обескураживающе прост, но он попался. Кто знает, кем была женщина в белой майке, которая, ни о чем не ведая, позировала перед стойкой бара, подняв кружку пива.
Верите вы или нет, но существуют только две фотографии демона. Эта – одна из двух… Настоящее имя вам ничего не скажет. Но когда дьявол принимает обличье этой женщины, ты должен называть ее «мама».
Джербер порвал фотографию и выбросил клочки.
46
Никто не хочет верить тому, что говорят дети.
Разве не это всегда твердил синьор Б., ставя взрослым в вину недоверие, часто необоснованное, вызванное предрассудками в отношении несовершеннолетних? Но вероятно, существуют исключения.
Ибо временами дети скрывают правду, леденящую душу.
И Пьетро Джербер был теперь убежден, как и его отец, что история об орке – всего лишь выдумка. Хорошо продуманное вранье, за которым ребенок пытался скрыть поступок вопиющий, ужасающий для его двенадцати лет. Но очевидно, даже став взрослым, сказочник так и не смирился с тем, что его разоблачили.
Вот, значит, в чем состояла его цель с самого начала. Сделать так, чтобы и Джербер испытал то же, что довелось пережить ему.
Психолог на своем опыте познал тяжкий груз унижения, когда Анита Бальди не поверила в его теорию о существовании похитителя, который восемь месяцев держал в заточении Миру и Нико, загипнотизировав мальчика, чтобы тот рассказал его историю. Судью было трудно убедить, а когда в конце его постигла неудача, Джербер ощутил свое бессилие.
Выйдя из аптеки Мюнстерманна с намерением пешком отправиться домой и завершить этот невероятно длинный день, Пьетро Джербер пытался представить, как сложилась судьба А. Д. В. после того, как синьор Б. ему не поверил и все обвинили его в смерти родителей. У следствия не было доказательств, но, скорее всего, родня отреклась от него. Так или иначе, учитывая его возраст, мальчика нельзя было отдать под суд. Наверняка он долго оставался в учреждении, куда на несколько дней попал и Николин – скорее всего, до совершеннолетия.
Через двадцать два года все повторилось, словно в зеркальном отражении.
Нико тоже заподозрили в том, что он убил свою мать. Но потом сказочник освободил женщину, дабы показать следователям, что они ошибались, подозревая мальчика. Вот зачем он с самого начала забрал и ее тоже, рассудил психолог. Хотел показать Джерберу, насколько ущербны методы расследования, применяемые карабинерами, а главное, насколько произвольны и уязвимы выводы, к которым они приходят.
Таинственный гипнотизер был одержим памятью о том, как ему не поверили в детстве.
Ты не должен ни с кем говорить обо мне. Ты выслушаешь все, что я имею сказать, до самого конца. Ты не должен искать меня там, снаружи.
Он поставил эти три условия не для того, чтобы обеспечить себе безнаказанность или анонимность. Цель была другая: сделать так, чтобы психологу было труднее вызвать доверие, в случае если он решится раскрыть все обстоятельства дела. И еще он хотел, чтобы Джербер оставался без поддержки, один на один с этой историей.
Единственный зритель. Единственный судья.
Сотовый завибрировал в кармане плаща. Пьетро его вытащил. Эсэмэс:
Я тебя жду…
Многоточие в конце фразы подразумевало не только интимную близость, но и скрытый призыв. Будто эти слова ему прошептали на ухо. Джербера охватило сладостное чувство, нечто среднее между неловкостью и приятным удивлением, вроде тайной щекотки. Ведь послание пришло от бывшей жены.
День рождения, вспомнил он. Сильвия уже приглашала его в «Four Seasons», когда звонила, чтобы сообщить о несчастье, постигшем Филипа и синьора З.
Джербер взглянул на часы. Почти одиннадцать: наверное, вечеринка с друзьями уже подходит к концу. Бокал шампанского, который Сильвия вначале выпивала в одиночку, а потом, когда они познакомились, приобщила к ритуалу и Пьетро, после развода утратил свое магическое значение, став просто частью светской жизни. Повод встретиться с друзьями, которые со времени развода покинули его, дружно встав на сторону Сильвии. С другой стороны, стоит ли их винить, если он так обошелся с женой. Интересно, что они подумают, если он появится без всякого предупреждения.
Нет, лучше не ходить.
Он прибавил шагу, предвкушая впереди только горячий душ и долгий, крепкий сон. Вышел к Санта-Мария дель Фьоре. Обойдя баптистерий и собор, свернул на улицу Ориуоло. Навстречу двигалась группа монахинь и священников, они болтали и смеялись, как обычные туристы, которые возвращаются в гостиницу после прекрасно проведенного вечера. Пробиваясь сквозь толпу, Пьетро увидел ее.
Ханна Холл отразилась в погашенной витрине магазина одежды на противоположной стороне улицы. И она глаз не сводила с Пьетро.
Джербер замедлил шаг, обходя монахинь и клириков, чтобы лучше ее разглядеть, обуреваемый вдруг нахлынувшим нетерпением. Но когда путь наконец расчистился, ее уже не было там.
Куда она подевалась?
Пьетро огляделся, прикидывая, где она могла стоять, чтобы отразиться в стекле. Но не смог определить.
Это была она, совершенно точно. Черный бесформенный свитер, светлые волосы, собранные в хвост, прозрачная кожа и грустное лицо. Пронзительной красоты взгляд.
Ханна предстала такой же, как полтора года назад, когда они виделись в последний раз, и Джербер понял, что обознался: такого не может быть.
Джербер понял, что с ним сейчас произошло. Никакой тайны, никакой игры воображения. Просто мираж, видение, вызванное ностальгией.
Пьетро осознал, что есть всего один способ избавиться от него. И захотел снова увидеть Сильвию.
47
Роскошный дворец в Борго Пинти был построен в конце пятнадцатого века. Его окружало четыре с половиной гектара зелени, поэтому его относили к «обителям радостей земных», городским зданиям, выстроенным посреди огромных парков, что создавало впечатление, будто хозяева их живут в сельской местности. Прежде чем перейти в собственность семьи делла Герардеска, чье имя он носит по сей день, дворец принадлежал роду Медичи.
Пьетро Джербер вошел туда с главного входа, и все великолепие Ренессанса обрушилось на него. Среди