Тогда я, немного поколебавшись, поставил всё же сигнализацию и, при помощи зажжённой свечки, провёл ритуал сродства с Огнём, возобновив защитный кокон. Интересно, в моём мире этот ритуал описывался как один из простейших и общедоступных, а здесь считается очень сложным и чрезвычайно опасным для мага. Странно, конечно, но я никакой опасности не уловил, и Спутник молчит по этому поводу.

Убедившись, что вокруг всё тихо, я, пока совсем не стемнело, полез в рюкзак за трофеями. Не без опаски развернул кожаный тючок и осторожно взял в руки бубен. На сей раз тряхнуло заметно слабее. Или из-за того, что я был готов, или смерть прежнего владельца ослабила чёрную ауру — не знаю. Я вытряхнул погремушку на передник, служивший до того упаковкой, и начал рассматривать своё приобретение.

Обод бубна был сделан из цельной кости. По крайней мере, я не нашёл никаких следов сборки — ни шва, ни даже тончайшего стыка. Скудное освещение не позволило рассмотреть, был ли то поперечный спил трубчатой кости, или кольцо вырезалось из чьего-то черепа. Хотя, в случае черепа должны же быть швы и рубцы? Не знаю, не знаю.… В обод были вставлены три пары металлических пластин хитрой формы, из какого-то светлого металла. Не то старинные, даже древние, монеты, с надписями на давно исчезнувших языках, не то специально изготовленные для нанесения вязи магических символов бляшки.

Но сильнее всего впечатлила кожа. Казалось, именно от неё исходят те боль и отчаяние, что едва не контузили меня при первом прикосновении к инструменту. Кожа на первый взгляд казалось толстой, но, присмотревшись к торцу, я понял — она склеена из нескольких тоненьких слоёв. Вспомнив, что неприятные ощущения приходили ко мне опосредованно и резко уменьшились с ослаблением чувства леса, я потянулся к коже бубна этим своим умением. И чуть не был смят волной ужаса и отчаяния.

Отбросив инструмент в сторону, я довольно долго сидел в прострации, собираясь с мыслями и чувствами. Да уж! Принести ТАКОЕ вот именно СЮДА — это надо быть фанатом особо изощрённых способов самоубийства. Или знать, что лес остался бесхозным. Надо же додуматься до такого — натягивать на бубен кожу, содранную с живого эльфа! Да ещё и не с одного, судя по всему. Можете себе представить боль, ужас и обречённость бессмертного существа, умирающего под ритуальными пытками? А теперь усильте это десятикратно.

Я с некоторым даже трепетом аккуратно стряхнул трещотку с передника в бубен и бережно, как тухлое яйцо, завернул кошмарный музыкальный инструмент в трофейную одёжку. Такое страшно носить с собой, но ещё страшнее — отдать ЭТО врагам. Меня посетила ещё одна здравая мысль: если эльфы исчезли из этого Мира, то бубен превращается в невосполнимый ресурс. Ну, так тем более — нечего оставлять оркам такую игрушку. Хотелось бы уничтожить шаманский инструмент, но было страшновато даже пробовать: ясно, что это довольно мощный артефакт, и как он поведёт себя при попытке, скажем, сжечь его, какие силы при этом высвободятся — неведомо.

Ничего, донесу до Резани и сдам магам. И если у орков нет такого второго — то и Ритуал Обращения они не смогут повторить. Снова продрало по спине холодной когтистой лапой, как тогда, когда я понял, что именно делали орки на поляне Храма Сил…

На входе в лес с поляны Храма мы немножко оторвались от непосредственной погони. Или орки ждали отставших, или, как и я, опасались засады и парочки стрел — не знаю. Двурвы как ворвались в лес, так и полетели по прямой на восток, лишь бы подальше от места боя. Но не успел я сделать и двух десятков шагов за ними, как меня просто обожгло изнутри: «Опасность впереди!»

— Правее! — крикнул я, и мои пехотинцы тут же повернули почти под прямым углом вправо, как будто собирались бежать вдоль самой опушки. Они что, угол поворота меньше девяноста градусов не признают в принципе?! Ладно, попробуем иначе.

— За мной! — я взял курс под углом градусов тридцать к опушке, двурвы послушно затопали следом.

На бегу я постоянно оглядывался назад. Не глазами, а новоприобретённым чувством, которое протестировал одним из первых. Когда орки, наконец, вышли на наш след, до них было чуть меньше двухсот метров. Слишком близко для того, чтобы устраивать какие-то хитрости и петли и для того, чтобы не опасаться внезапного рывка. Сейчас, например, хлебнут какой-нибудь отвар и ускорятся ненадолго — а надолго и не надо. Даже растяжку поставить — и то не получится, слишком много времени придётся потратить.

Стоп, что это я несу?! Какую растяжку, где я гранату возьму?

Чем хорош такой вот размеренный бег на неопределённую дистанцию: ноги работают, голова свободна, можно относительно спокойно подумать. Например, о том, почему я не попробовал накрыть запитанным от Источника копьём света набегающих преследователей? Подвело то, что слишком сосредоточился на одной задаче — избежать засады, или ещё что? Дурень, конечно, но.… Но, как по слухам говорят в Одессе: «Хорошо быть таким умным раньше, как моя жена — потом».

Мысль вернулась к гранатам. Ну, что-то подобное здесь есть, тот же гоблинский гром-камень взять. Булыжник, накачанный магией. Хм… Накачанный… Что-то похожее я недавно делал, нет? Правда, не с камнем, но…

Я вспомнил, как орал помощник шамана, накрытый праздничного вида серебристым облачком. А что, почему бы и нет? Только вот какую проволочку протянуть и к чему её привязать? А от чего взрывались стрелы? Одну можно списать на удар о землю, а как быть с той, что взорвалась в воздухе?

Ещё метров сто размеренного бега — и решение найдено. Или это только так кажется? Но — заманчиво! Я на бегу потянул из колчана одну из немногих оставшихся стрел с наконечником из стражьего сплава. На ходу лезвием глефы срезал древко стрелы так, чтоб остался кусок дерева длиной сантиметров двадцать. Подхватил и сунул в колчан обрезок боеприпаса — просто чтоб не попался на глаза преследователям. Накачал металл маной, щедро, сколько тот мог вместить. При этом энергию вливал через пару энергоканалов, напоминающих что-то вроде проводов. И всё это на бегу, прошу заметить. Пропустив двурвов мимо себя, рукой дал им направление бега и стал искать подходящее место. Да вот, например.

Я, приостановившись, воткнул обрезанное наискось древко в мягкую лесную землю под густым кустиком молодого папоротника. Так, чтоб