Шрифт:
Закладка:
Это было необычное место. Всё, как всегда, но что-то здесь было не так. Запахи чувствовались острее, краски казались ярче и ей было здесь роднее и уютнее, чем где-либо в её жизни. Деревья сплетались ветвями, трава, выросшая до пояса, тихо колыхалась на лёгком ветру, вечер красил небо розовой акварелью. Ноги уютно утопали во мху.
Вдруг меж стволов мелькнула тень.
Глава 23. Возвращение
Джим склонил голову, спрятав покрасневшие глаза. Он помнил, что плакать нельзя, если ты мужчина. Но сердце так предательски кололо, а в горле стоял ком… Однако, землянин держался. Ипкис держал за руку Нану, Линч и Джерард стояли поодаль. Торрес, скрестив руки перед собой, ходил взад-вперёд по керамическому полу аудитории и его шаги гулко отдавались по залу. Аудитория предваряла выход к космическому кораблю. Сегодня состав из 4 персеян и одного Джима улетал на Персею для проведения повторных переговоров. На небольшом пьедестале стояла высокая серебристая металлическая урна. Рядом с ней стояла Аня, говоря, прерываясь на всхлипы, нервно теребя рукав.
– В общем, Ева была хорошей девочкой. Страстной, ранимой, честной. Она навсегда останется в моём сердце. Боже, Аня, прости меня, за то, что я её не уберегла, – всхлипнула Аня, погладила вытерла скатившиеся слёзы из под опухших век, и уступила место Линчу.
– Да, что тут сказать, – капитан замялся, – Это было неожиданно всё. Я соболезную и скорблю вместе с вами. Она поменяла моё мнение обо всём – о женщинах, о персеянах, о мужчинах, о мире. О любви, правде, отваге. Мир её праху, как говорится. Джерард, тебе есть что сказать?
Механик попытался улыбнуться, но в этот день похорон вся его смешливость окончательно исчезла:
– Знаете, я когда узнал – чай пил. Мне говорят “Ева” – и я тут же спрашиваю “Сбежала?”, а мне говорят…. мне говорят… ох… – он застонал так жалобно и так необычно для хоботоноса.
– Я скажу, – Торрес подошёл к урне, прикоснувшись к ней щупальцем, – Прежде всего хочу сказать, что это очень печально и бесконечно нелепо, что медицинская помощь не успела. Столько борьбы – и умереть от потери крови… Ева всегда была необычной. И дурной. Такой, знаете, по человечески дурной. И очень смелой. Благодаря времени, что она провела тут, с нами, на Персее, она открыла нам глаза на то, что мы, видя в чужом глазу соринку, не замечали бревна в своём. Обнажила проблемы в политике, медицине, военной нише. Показала, насколько несовершенно всё живое и насколько нелепо делить мир на чёрное и белое. Открыла, что и среди персеян есть моральные уроды. А значит, вопрос адекватности индивидума всегда больше вопрос социализации, нежели расы и пола. Жаль, что мы это смогли понять только понеся потери. Жаль, что всеми нами всегда движет эгоизм. Смерть Евы не будет напрасной, как вы знаете. Мы разработали гибкие условия для пребывания мужчин на Персее и план взаимовыгодного сотрудничества с Землёй. Смерть Евы была не напрасной… Джим. Доставь эту урну на Землю и развей там над вашими водами. На тебя возлагается эта почётная обязанность, как и обязанность переговорщика между нашими мирами. Ипкис?
Ра отрицательно покачал головой. Он уже всё сказал Еве мысленно и не желал предавать речи огласке. Нана прижалась к его плечу мокрыми от слёз щеками и невольно тот снова прочитал её мысли.
Там была любовь. И бесконечное поглощающее чувство вины. И две сцены, которые крутились у Наны в памяти на повторе:
Лес. Большие глаза Евы. Влажный поцелуй. “… я поняла, что ты нужна мне” и “я не знаю, как мне быть. Дай время.”. И вторая – “Эд, Эд, ты узнаёшь меня?” и удивлённое лицо мужчины, который отталкивает её и говорит “Девушка, отойдите, я вас не знаю. Вам самой не мерзко пытаться поживиться на моей славе?”
Но Нана молчала.
Джим резко застегнул скафандр, аккуратно приподнял урну и зашагал в корабль, готовый везти его на родину, на Землю.
