Известно, что он тайком материально поддерживал своих знакомых. Высказываясь же о благотов-рительности как таковой, констатировал, «что не считает себя в праве распоряжаться имуществом, которое принадлежит его наследникам».

… Кроме упомянутых выше пожертвований услугами и материалами, отметим ещё вклад Н. Шевцова (плиты для фундамента, цемент, песок, всего на 1189 руб.), 3. Чернобыльского (лес на 73 руб. 45 коп.), Я. Новикова (канаты на 120 руб.), еврейского общества «Труд» (отливка ваз на 300 руб.), Абрама, Моисея и Мордку Розенов, Лейзера Циммермана, Захария Логинова (штучный камень на 160 руб.). Знаменитый газетчик В. В. Навроцкий бесплатно отпечатал афиши и билеты на пушкинский бал и праздник; безвозмездно выполнялись разнообразные скульптурные, каллиграфические, водопроводные, асфальтовые и другие работы.

Столь серьёзный наплыв ресурсов (Славянское общество, кстати, ежегодно освещало ход сооружения в своих отчетах), понятно, обнадёживал, однако предположенная когда-то сметная стоимость в 5000, а затем 6520 рублей увеличилась почти втрое. Непредвиденные расходы появлялись одни за другими. Скажем, хотя железная дорога доставила гранитную глыбу бесплатно, но перевозка ее с вокзала на бульвар требовала весьма значительных затрат. Мало того, обработка прочного гранитного материала стоила около 10.000 рублей! Поэтому в 1888 году Комиссия по сооружению, несмотря на все свои неимоверные усилия и достижения, вновь оказалась в безвыходном положении. Вот тогда-то и было принято решение повторно обратиться в Городскую Думу с тем, чтобы та добавила недостающие для окончания памятника средства. В своем обращении от 18 августа Комиссия мотивировала тем, что недостающие деньги могут быть постепенно собраны ею тем же законным путем — подпискою, концертами, гуляньями и т. д., однако это потребует ещё не менее двух лет. А между тем для установки памятника всё уже собрано, и ничто не может помешать его установке, чуть раньше или чуть позже.

Рассмотрение этого обращения затянулось до ноября, однако оно было удовлетворено, ведь в данном случае ситуация выглядела совершенно иначе: народная инициатива, поддержанная на самом верху, нашла свое живое воплощение в делах, а потому Дума имела моральное право принять долевое участие в благородном проекте. 5 декабря 1888 года Славянское благотворительное общество Кирилла и Мефодия получило отпущенные из городского бюджета 9.000 рублей, то есть половину всех средств, необходимых на устройство памятника Пушкину! Будьте же посрамлены сплетники, утверждающие, будто бронзовый Поэт отвернулся от одесского городского общественного управления. Здесь уместно напомнить тот факт, что и сам конкурс на создание памятника финансировала та же инстанция.

А дальше всё пошло по накатанной колее. Правда, суровая зима помешала открытию уже оконченного монумента в годовщину смерти Пушкина (закладка произошла 2 февраля 1887-го, а к 1 октября 1888-го памятник был уже практически готов). Зато 16 апреля 1889-го буквально вся Одесса повернулась лицом к своему великому певцу. Об этом событии можно написать немало страниц, но тут мне видится совершенно другой сюжет.

Согласно проекту X. К. Васильева, на постаменте предполагалось со всех четырех сторон высечь цитаты из пушкинских произведений, относящиеся к Одессе и Югу. Однако кураторы строительства нашли, «что самое лучшее и более всего соответствующее обстоятельствам, как сооружался памятник и на чьи средства», сделать лаконичную надпись на его лицевой стороне: «А. С. Пушкину граждане Одессы», а с противоположной — «Сооружен в 1888 году».

К слову, в 1923 году на памятнике появилась мраморная доска, приуроченная к 100-летию переезда Поэта из Кишинёва в Одессу, а также почти аналогичная — на бывшем доме Сикара. Последняя в настоящее время там и экспонируется: в Пушкинском музее, по одноимённой улице, № 13. Что касается вышесказанных платанов, они высажены в 1880-х годах; знаменитый тополь по улице Торговой, № 17 — во второй половине 1830-х (тут была недвижимость коммерции советника Фундуклея, каковая арендовалась для Воронцова до 1827 года, покуда обустраивалась его усадьба на Приморском бульваре, из коего факта, очевидно, и проистекает легенда); памятный горожанам огражденный старый тополь в Городском саду в числе прочих высаживался централизованно и, к сожалению, приказал долго жить.

Несколько слов по поводу приписываемого Пушкину и широко растиражированного «стихотворного отчета» о командировке на саранчу:

Саранча летела, летела

И села.

Сидела, сидела — всё съела

И вновь улетела.

Его якобы сообщил сам М. С. Воронцов в несохранив-шемся письме к Антону Антоновичу Фонтону (1780–1864), известному дипломату. История этого одесского фейка более чем 90-летней давности подробно изложена[20] и тщательно проанализирована [21]. К слову, я и сам лично общался с потомками того самого Сомова (их в свое время навещал Эйдельман), который якобы видел письма Фонтона. Нет ни малейших сомнений в том, что мы имеем дело с фальшивкой: это очевидно не только литературоведам-пушкинистам, но и историкам, знающим контекст эпохи. Тем не менее, оный «стих» и теперь нередко принимают за чистую монету. Повторяю: нет и не было никакого письма, нет и не было никакого «отчёта».

Одесская недвижимость Воронцова

Заблуждение о том, что Пушкин бывал в Воронцовском дворце на Приморском бульваре, уже почти развеялось. Моя подруга Анна Евгеньевна Голубовская вспоминает, как отдельные тропически темпераментные экскурсоводы указывали на мраморный подоконник с надломом в первом этаже дворца, приговаривая: «Видите, Пушкин лазал в окна к Елизавете Ксаверьевне, и своими тяжелыми каблуками ломал мрамор».

Однако за пределами Одессы это неверное представление бытует до сих, в том числе — и среди людей довольно образованных. Даже известные литераторы и журналисты, например, Юрий Нагибин, полагали, что Пушкин видел «дворец наместника» или даже посещал его. И ко мне, случается, обращаются гости города с просьбой показать Воронцовский дворец как пушкинское место.

На самом же деле во время пребывания Поэта в Одессе Воронцов владел предшествующей будущей усадьбе недвижимостью, приобретённой им ещё в 1820 году у помещика Куликовского. Весьма приличный двухэтажный жилой дом, который там помимо всего прочего имелся и в котором до переезда графа в Одессу останавливались его знакомые, всё же не отвечал статусу губернатора огромного региона: тут даже не было возможности оборудовать личную канцелярию, библиотеку, устраивать сколько-нибудь людные приемы, журфиксы, увеселения. Поэтому для Воронцова в течение нескольких лет арендовался особняк Фундуклея по нынешней улице Пастера, № 42. Бывший дом Куликовского в первое время тоже ограниченно использовался, но с 1826-го началось кардинальное переустройство строений и прилегающей территории, включая присоединённые к усадьбе в 1822 году склоны к Военной балке и набережной.

Надо сказать несколько слов относительно внутреннего убранства Воронцовского дворца, поскольку некоторые неоспоримые факты нередко воспринимаются как легенды. Здесь наблюдается какая-то странная инверсия: в легенды верят, а к реальности испытывают недоверие. Скажем, во дворце реально наличествуют камин и двери