действительно, «больше всех всесожжений и жертв» (Мк. 22 : 23). По Христу, любовь вместе с раскаянием и верой является прямым поводом для отпущения грехов (Мф. 9 : 2; Лк. 7 : 47). Присутствие Бога в мире проявляется не внешне, а в тихом и слабом голосе любви и совести. Как писал В. С. Соловьев, «изо всех религий одно христианство рядом с совершенным Богом ставит совершенного человека, в котором полнота божества обитает телесно».

«Свобода», которую приносит знание «истины», давала возможность и право начать новый ряд событий и рецептов, ибо новое общество в условиях кризиса должно было быть гибким. Христа не устраивают прежние представления об истине, сложившиеся в различных философских и религиозных учениях, как не интересуют его и «истины», полученные экспериментальным путем. Он фактически возрождает связку «эмэт» – «эмуна», где «эмэт» есть нечто, твердо установленное, прежде всего Богом, и действительно существующее. В Новом Завете это слово часто заменяется на близкое по значению «алетейя». «Эмуна» – основывающаяся на этом вера в неизменность Бога и созданного им мира. Поиск этой истины – обязанность каждого человека, «человек должен стремиться к постижению истины, и он человек в той мере, насколько ему удается выполнить эту задачу». Заметим при этом, что возобновленная Христом идея Завета фактически делает акцент на величии человека, ибо человек есть партнер Бога по завету. Каждый человек обладает Божественным достоинством.

Это же дает возможность Христу говорить о наступлении нового этапа в развитии мира: «С сего времени Царствие Божие благовествуется, и всякий усилием входит в него» (Лк 16: 16). Речь идет уже не только о данном народе (ам), но и других народах (гоим).

Христианство фактически окончательно сформулирует теодицею в виде трилеммы, когда проблема зла сводится к попыткам примерить три убеждения: 1) Бог всемогущ; 2) Бог полностью добр; 3) Зло существует. Любые два из них могут считаться истинными, но все три одновременно не могут являться правдой. Даже люди делают все возможное, чтобы зла стало как можно меньше, а почему этого не делает всемогущее божество, которое по определению должно бы быть в состоянии полностью уничтожить зло.

Христос не дает сколько-нибудь окончательного решения этой трилеммы. Он принимает традиционный библейский вариант, подразумевающий существование свободной воли человека. Он в действительности, как уже говорилось, не рассматривает проблему происхождения зла, а опирается в этом вопросе на Тору и акцент делает на борьбе с известным злом. Моисеев закон приспосабливается, переходя из внешней сферы человеческой жизни во внутреннюю, приобретая вместо «формально-юридического» «душевно-духовное значение». Проблема зла, таким образом, переходит в практическую плоскость.

Декалог сохраняется как основа нравственности: «если хочешь войти в жизнь, соблюди заповеди» (Мф 19: 17, говорит Христос богатому юноше). Декалог рассматривает проблемы отношения человека к Богу и ближнему. Это суть «Моиссева учения». Именно это подчеркивает Христос и повторяет: «не убивай, не прелюбодействуй, не кради, не лжесвидетельствуй» (Мф. 19 : 18). Именно это учение он отстаивает, упрекая фарисеев в фактическом его забвении («зачем и вы преступаете заповедь Божию ради предания вашего?») и вспоминая слова Исайи о людях, которые пытаются в противовес Божественным сформулировать «человеческие заповеди» (Мф. 15 : 1–9).

Акцент Христос делает именно на практической этике. Так, Мк. (10 : 19) демонстрирует, что он перечисляет только «этические» заповеди, но не упоминает «религиозные». Это «вольное» перечисление заповедей, когда он к тому же не упоминает десятую заповедь, но вводит совершенно новую «не обижай», говорит о том, что он пытается найти их суть, выявить лежащий в их основе алгоритм. Этот алгоритм и есть «золотое правило этики», которое Христос развивает дальше: «во всем, как хотите, чтобы люди поступали с вами, так с ними поступайте и вы» (Мф. 7 : 12). В иудаизме считалось, что заповедей Яхве надо придерживаться только в пределах «земли обетованной». Книжники прибавляли лишь «поправки» (новые правила) к Закону, а Христос обращается непосредственно к истокам Завета, прежде всего к Декалогу как «подлинному Моисееву наследию». Он сохранит зафиксированное в Торе требование к человеку быть «богоподобным» существом: «святы будьте, ибо свят Я Господь, Бог ваш» (Лев. 19 : 2).

Идеи Христа станут основой для последующей новозаветной теодицеи (в «узком» смысле этого слова). Они остаются «центром» размышлений, а его высказывания (апофегматы) – внутренним центром Евангелий. Павел откровение Христа называет «эпигносисом» («полным знанием»), которое выше любой истины, особенно «гносиса» людей, живущих «плотским» умом. (Кол. 2 : 18). Он даже ставит Христа выше Моисея: «Ибо един Бог, един и посредник между Богом и человеками, человек Иисус Христос» (1 Тим. 2 : 5). Если сначала «небо скрылось, свившись как свиток» (Откр. 6 : 14), то потом ситуация изменилась благодаря деятельности учеников воплощенного Бога: «Вы – письмо Христово, чрез служение наше, написанное не чернилами, но духом Бога живого, не на скрижалях каменных, но на плотяных скрижалях сердца» (2 Кор. 3 : 3). При этом фактически переосмысливается значение слова «евангелие». Если в устах Христа и его ближайших сподвижников оно означало «весть» как спасающую «истину», «весть, которую принес Иисус», то теперь оно фактически означает «весть» о Христе, его смерти и воскресении, «проповедь о спасительном деянии Бога во Христе». Христос из исторической личности превращается в теологему. Идея «воплощения» как «инхронизация» (вхождение во время, в греческой традиции) начинает новый темпоральный ряд. Спасает фигура («деяния») Христа, а не его идеи.

Здесь невозможно не упомянуть мнение Ф. Ницше о том, что «был один христианин, и тот умер на кресте. Само евангелие умерло на кресте». Павел – носитель «дурной вести», дисангелия. «Ведь что такое, если подытожить, христианская вера? Это лишь непоколебимая уверенность в Христе, либо вообще ничто… Не хочешь об этом думать? Значит, ты погиб» (Мигель де Унамуно).

Павел пойдет и дальше, в его посланиях заметен переход от рассказа о Христе и его судьбе к изложению новой «мудрости», которая становится все более непонятной для простого человека и нуждается в толковании и разъяснении. Тем самым закладывались основы христианской теологии.

Он создает фактически новый педагогический норматив, присоединяя к «закону» Моисея «истину» Христа: «Все Писание богодухновенно и полезно для научения, для обличения, для исправления, для наставления в праведности; да будет совершен Божий человек, ко всякому доброму делу приготовлен» (Тим. 3 : 16–17).

Глава 4

Представление об истории в Новом Завете

Ибо как метод истолкования природы состоит главным образом в том, что мы излагаем собственно историю природы, из которой, как из известных данных, мы выводим определения естественных вещей, так равно