Шрифт:
Закладка:
Прочитав письмо, художник пришёл в ярость и бросил его в камин. Но в ту же секунду передумал и полез в камин спасать послание из Московии. Он сильно обжёг руку, но успел, письмо почти не пострадало. Эта бумага ещё и горела гораздо хуже обычной.
Рубенс позвал слугу и приказал принести ему масла, чтобы смазать ожог. Потом художник прочитал письмо второй раз, а затем и третий. Нет, конечно, он не поедет ни в какую Тартарию преподавать живопись крестьянским детям.
– Якоб, приготовь мне много горячей воды и мыло, – вызвал он слугу.
Через час, вымывшись и обсохнув, он снова позвал Якоба и приказал привести к нему одну из натурщиц, ту, которая одета будет получше. Пришла девушка в дорогом драповом платье. Рубенс подошёл к ней вплотную и обнюхал всю. Пахло потом и ещё чем-то.
– Сходи, надушись розовой водой, – поморщился художник.
Натурщица вернулась нескоро. От неё разило розовой водой. Питер подошёл к девушке и снова принюхался. А потом громко засмеялся.
– Как будто нагадили под розовым кустом, – радостно сообщил он побледневшей натурщице.
– Якоб, вели подать вина и никого не пускай, мне нужно подумать, – велел он слуге, когда отсмеялся.
Этот варварский маркиз весьма заинтересовал Рубенса. Если на минуту предположить, что всё, о чём написано в письме, правда, то что тогда? Медиком знаменитый художник не был, да и болел редко. Бог дал ему неплохое здоровье. Прожить лишних двадцать лет. Увидеть неведомые страны. Предпринять путешествие в сказочный Китай. Это, конечно, заманчиво. Но здесь, в Антверпене, у него большой дом на берегу канала, красивый садик во внутреннем дворе дома. Несколько десятков учеников, богатая и налаженная жизнь. Десятки заказов. Разве варвары смогут оценить его творения?.. Преподавать живопись крестьянским детям. Бред.
Основать академию художеств? Стать первым ректором этой академии. Сейчас Северные провинции практически отрезали Антверпен от всего мира, и вся торговля сосредоточилась в Амстердаме, а его любимый Антверпен медленно угасал. Этому городу было явно не до академии художеств. Нет. Он, естественно, не поедет в Московию учить крестьянских детей рисовать. Ещё чего не хватало.
– Якоб! Вели закладывать карету. Я еду к лекарю ван Бодлю.
Ван Бодль был учеником самого Амбруаза Паре. Он прочитал письмо маркиза три раза и вопросительно уставился на Рубенса.
– Как ты думаешь, Антуан, – прервал затянувшееся молчание Рубенс, – всё, что там написано, это правда?
– Джироламо Меркуриалис много лет назад в своём трактате о гигиене придерживался схожих позиций. Луиджи Корнаро из Падуи, проживший почти сто лет, говорил, что правильное питание и активный образ жизни ведут к долголетию и сохранению здоровья. Но великий Парацельс совсем по-другому трактует причины болезней. Планеты и звёзды управляют болезнями, а не маленькие звери.
– А если, как советует этот маркиз, взглянуть на каплю воды в телескоп? – поинтересовался художник.
– Где же взять этот телескоп? В нашем городе нет ни одного астронома, – пожал плечами лекарь.
– Нет ли поблизости города, где есть астрологи?
– В Ансбахе живёт известный медик и астроном Симон Майр. У него-то точно есть телескоп, – вспомнил ван Бодль.
– Ансбах – это очень далеко.
– Возможно, в Дюнкерке у моряков есть хорошие подзорные трубы? – предположил лекарь. – Я, пожалуй, напишу Симону Майру в Ансбах, чтобы он проделал этот опыт, и попрошу прислать мне из Дюнкерка лучшую подзорную трубу. Не оставишь ли ты мне, Питер, письмо этого московита, чтобы я снял копию для господина Майра? А почему оно со следами огня?
– Я хотел его сжечь, но передумал, бросился в камин спасать, даже руку обжёг.
Доктор осмотрел руку Рубенса, смазал мазью и забинтовал.
– Может, это письмо и стоит того, чтобы за ним бросались в огонь, – сказал он художнику на прощание.
До Уфы добрались на десятый день плавания по Белой. Река петляла так, что иногда казалось, будто они заблудились и плывут назад. Весна, наконец, догнала путешественников. По берегам зазеленела трава, и прибрежные ивы окутались золотыми серёжками. Красота. Они несколько раз останавливались на ночь возле летних стойбищ башкир. Те пасли своих овец и коней, и ничто другое их не волновало. Они и про Смуту-то ничего не знают, не то что про её окончание, подумал Пётр.
Он расспрашивал башкир с помощью князя о земляном масле, но всегда получал отрицательный ответ. Вопрос о продаже шерсти осенью тоже зависал. Они кочуют по степям, и как организовать встречу для обмена шерсти на деньги? Загадка.
Сама Уфа на миллионный город, столицу нефтедобычи, тоже не тянула. Деревянный кремль с двумя деревянными же башнями и Смоленская соборная церковь внутри кремля, да небольшой посад, домов на пятьдесят. Правильно, Уфа пока была пока лишь уездным городом и подчинялась Казани.
Встречать флотилию из пяти судов (нечастое зрелище в захолустье) вышел сам воевода князь Григорий Григорьевич Пушкин, присланный сюда осенью прошлого года на трёхлетний срок. Воевода был немолод, ему уже стукнул шестой десяток. Весь седой от макушки до кончика бороды и с весёлыми молодыми глазами.
– Здрав будь, Григорий Григорьевич, – приветствовал Пожарский воеводу. – Я сын старший князя Дмитрия Михайловича Пожарского, Пётр. А это князь татарский Баюш Разгильдеев. Проездом мы, на день всего остановимся. Идём мы по указу государя на Урал-камень, дабы разведку руд произвести да дороги лучшие прознать… – И Пётр протянул воеводе царёву грамоту.
– Что ж, Пётр Дмитриевич, дело это хорошее, чем смогу, подсоблю. С отцом твоим перевидеться не пришлось, в те лихие времена в Вологде был воеводой, от казаков город боронил. А потом в Ярославле воеводой сидел. Но знаю, что много пользы отечеству князь Пожарский принёс. Ты, я смотрю, хоть и молод пока, а по стопам его пошёл, тоже на месте усидеть не можешь, – усмехнулся старый вояка.
– Григорий Григорьевич, а нет ли у тебя человека, что сможет проводить нас до истока Белой? – спросил княжич Пушкина после ужина.
– Отчего же не быть? Сейчас прямо и пошлю за ним. Татарин местный, он плоты с лесом с верховьев Белой гоняет. Лучше него, почитай, реку никто и не знает. Звать его Иркен, да мы по-своему Игорем кличем, – обрадовался князь, что может чем-то помочь Пожарскому.
Плотогонец прибыл по зову воеводы через час. За это время Пётр успел обсудить с Григорием Григорьевичем две весьма важные темы: про земляное масло, разумеется, а также о покупке у местных овечьей шерсти. Про нефть Пушкин ничего не слышал, так ведь недавно только и приехал. А с шерстью князь обещал поспособствовать, кликнуть местным родам о приёмке шерсти в Уфе.
– А осенью можно будет её на кораблях до Нижнего доставить. – Старичок был боевой, с радостью брался за любое дело, что на благо Руси могло послужить.
