Шрифт:
Закладка:
Остаток дня он пребывал в такой униженности, что чуть не рыдал, когда официанты проявляли к нему вежливость. В понедельник утром он отправился в Парк-роу почитать подшивку «Кроникл» – жуткий поступок, вроде эксцентричного поведения жрецов Ваала, которые полосуют себя ножами, или писателей, которые подписываются на газетные рецензии о самих себе.
Почти сразу же Джимми наткнулся еще на один памфлет, опубликованный в том же месяце. Перерыл подшивку за несколько недель – пусто. Зашевелилась надежда – возможно, все не так паршиво, как он опасался, но тут же и разлетелась вдребезги. Джимми приступил к методическим раскопкам, полный решимости узнать худшее. Не прошло и двух часов, как он его узнал. Тут было все – и ссора с букмекером, и разнузданное поведение на митинге, и нарушение этих обещаний. Полное жизнеописание.
А прозвище, которое ему влепили!
Джимми вышел на Парк-роу в поисках тихой улочки, где можно бы поразмышлять на эту тему. Не сразу дошел до него ее практический, финансовый аспект. Какое-то время он страдал только от обиды. Ему казалось, что все, снующие мимо, узнают его и бросают в его сторону косые взгляды. Жующие резинку жуют ее издевательски, а те, кто посасывает сигары, сосут их с едва прикрытым презрением. Потом, когда острота ощущений притупилась, ему открылось, что для страданий и раздумий есть причины повесомее.
Когда у него выстроился план внезапного побега от лондонских соблазнов, он решил, что, как только прибудет в Нью-Йорк, явится в редакцию старой газеты и подаст заявление, чтобы его приняли на прежнюю службу. О деталях ближайших планов он мало задумывался. Ему в голову не приходило, что придется что-то предпринимать – только и надо зайти, похлопать старых приятелей по спине и объявить, что готов снова приступить к работе. Работа! В газете, чье главное развлечение – памфлеты о его эскападах! Даже если бы он и набрался мужества – или нахальства – сунуться с заявлением, какой толк? Он стал притчей во языцех там, где когда-то был почтенным гражданином. Какая газета доверит задание Джиму с Пиккадилли? Леденящая растерянность заползла ему в душу. Ему чудился замогильный голос Бейлисса, шепчущего на Паддингтонском вокзале: «Может, это немножко опрометчиво, мистер Джеймс?»
Опрометчиво, точнее не скажешь. Он сейчас в стране, бесполезной для него. Конкуренция тут высокая, а работы для человека без специальности очень мало. Господи, что же он будет делать?
Можно бы, конечно, вернуться домой. Хотя нет, нельзя! Его гордость восставала против такого решения. Возвращение блудного сына само по себе недурно, но теряет всякую эффективность, если возвращается сын через две недели после бегства. Фактор времени играет огромную роль – срок, проведенный среди свиней, должен быть убедительный. Кроме того, нельзя забывать об отце. Возможно, Джимми и неважный представитель рода человеческого, но не настолько никудышный, чтобы явиться преждевременно и испакостить все своему предку, едва совершив достойный поступок, очистив поле боя. Нет, о возвращении не может быть и речи.
Что же остается? Воздух Нью-Йорка, конечно, бодрит и лечит, но все-таки им одним не проживешь. Необходимо найти работу. Но… какую?
Что же делать?
Сосущее ощущение в области жилета ответило на вопрос. Решение, которое оно подсказывало, было, правда, временным, но весьма заманчивым. Средство это чудесно действовало и раньше во многих критических ситуациях. Надо пойти и поесть, а после еды его, возможно, озарит вдохновение.
Выйдя из аллейки, Джимми направился к метро. Он успел вскочить на подоспевший экспресс и через несколько минут вышел на 42-й стрит, где пошел к отелю, вполне, как он надеялся, отвечавшему его целям. Едва войдя, он заметил в кресле у дверей Энн Честер, и тут же все его уныние как рукой сняло. Он вмиг стал самим собой.
– О, здравствуйте, мистер Бейлисс! Вы зашли поесть?
– Если только вы не предпочитаете другое место, – отозвался Джимми. – Надеюсь, я не заставил вас долго ждать.
Энн засмеялась. В чем-то пушисто-зеленом она была неотразима.
– Я совсем не собиралась обедать с вами. Я жду Ролло и его сестру. Помните? Он с нами на пароходе плыл. Его шезлонг стоял на палубе рядом с моим.
Опять удар! Когда он подумал, что несчастная едва спаслась от этого несносного Тедди – или Эдгара? – он чуть в обморок не шлепнулся.
– Во сколько вы договорились встретиться? – строго спросил он, оправившись от слабости.
– В час.
– А сейчас уже пять минут второго. Не собираетесь же вы сидеть тут и ждать его целую вечность? Пойдемте со мной, свистнем такси.
– Ну что вы!
– Пойдемте! Я хочу обсудить с вами мое будущее.
– И не подумаю, – возразила Энн и двинулась с ним к выходу. – Он никогда не простит меня. – Она забралась в такси. – Еду только потому, что вы попросили обсудить ваше будущее, – сказала Энн, когда они отъехали. – Больше ничто бы меня не сманило…
– Ясно. Я знал, что могу положиться на вашу женскую чуткость. Куда отправимся?
– А куда вам хочется? Ох, я и забыла! Вы же не бывали в Нью-Йорке. Кстати, каковы ваши впечатления от этой грандиозной страны?
– Самые благоприятные. Только бы еще работу найти.
– Скажите шоферу, пусть едет в «Делмонико». Это за углом 44-й улицы.
– За углом нас много чего подкарауливает, верно?
– Как таинственно! К чему вы клоните?
– Вы забыли нашу беседу на пароходе? Вы отказались признать, что чудо ждет за углом. И говорили всякую чушь. О любви. Помните?
– Не станете же вы говорить о любви в час дня! Лучше говорите о своем будущем.
– Любовь и мое будущее связаны неразрывно.
– Но не ближайшее. Мне показалось, вы хотите найти работу. Значит, служба в газете вас больше не прельщает?
– Абсолютно.
– Что ж, в общем, я рада.
Такси подкатило к ресторанной двери, и беседа прервалась. Когда они уселись за столик и Джимми сделал заказ, Энн вернулась к теме.
– Что ж, теперь главное для вас – выбрать занятие.
Джимми окинул зал оценивающим взглядом. До летнего бегства из Нью-Йорка оставалось еще несколько недель, и зал был забит посетителями процветающего вида. Ни у одного вроде бы не было ни забот, ни хлопот. Атмосфера прямо благоухала солидными банковскими счетами. Платежеспособность светилась на чисто выбритых лицах мужчин, сияла в нарядах дам.
– Наверное, – вздохнул Джимми. – Хотя, будь тут выбор, я бы предпочел стать богатым бездельником. На мой вкус, идеальная профессия – залетать в контору и выманивать у старого папочки тысчонку-другую.
– Какая гадость! – сурово осудила его Энн. – В жизни не слыхала ничего постыднее. Вы должны работать!
– Очень скоро я буду сидеть с судком для супа у обочины, а вы проедете мимо в лимузине. Я взгляну на вас и скажу: «Вот до чего вы меня довели!» Каково вам будет тогда?
– Буду собой гордиться!
– В таком случае и говорить не о чем. Я б лучше поболтался в людных местечках. Может, какой миллионер усыновит. Но если вы настаиваете, чтобы я работал… Официант!
– Что это вы выдумали?
– Принесите мне справочник профессий, пожалуйста, – попросил Джимми.
– Зачем вам? – удивилась Энн.
– Поищу, что мне подходит. В любом деле методичность превыше всего.
Официант вернулся с красной книгой. Джимми поблагодарил и распахнул ее наугад.
– Кем же станет наш мальчик? Как насчет аудитора?
– Вы считаете, что сумеете аудировать?
– Наверняка не скажу, пока не попробую. Может, очень даже сумею. А монтировщик?
– Монтировщик чего?
– Справочник умалчивает. Тут ремесла в широком смысле. Монтировщик вообще. Насколько я понимаю, сначала человек решает стать монтировщиком, а потом выбирает, что ему монтировать. Например, спаржу.
– Как это?
– Неужели не знаете?! Монтировщики спаржи продают шпагатики, штучки разные, чтобы отправлять спаржу в рот. Вернее, процесс этот осуществляет, разумеется, лакей. Обедающий откидывается на стуле, а лакей собирает механизм где-то на задворках. Это напрочь вытесняет старомодный способ брать овощи и попросту класть в рот. Но я подозреваю, чтобы стать искусным монтировщиком спаржи, нужна большая тренировка. Ладно… Есть еще обивщики мебели. Газонокосильщики. Нет, вряд ли это по мне.
