ни на стенах не видно лампочки или светильника. Сам подвал не был заброшен, сюда явно наведывались. У дальней стены стояла раскладушка с кучей тряпья, рядом с ней две канистры и пластиковое ведро, неплотно прикрытое крышкой. Запах неприятный, словно неподалеку сортир со сломанной дверью и неработающим сливным бачком, и одному богу известно, откуда так сильно несет.

«Стас, – вспомнил Гуров. – Село Тавшино. Как долго я тут сижу?»

То, что его заметили, было понятно. Скорее всего, следуя за «Волгой», Гуров прокололся, позволив тем, кто в ней ехал, понять его намерения. Они трижды подвергали его проверке, останавливаясь по пути в самых различных местах, и каждый раз, заметив его «Форд», ругались, наверное, от души. Гуров тогда еще не знал, насколько бесполезными были его попытки остаться незамеченным. Скорее всего, решение избавиться от него было принято преступниками еще до того, как они заехали в село.

«Наверняка заметили, что я по телефону разговаривал», – подумал Гуров.

Положение было, как говорится, из рук вон плохо. Очевидно, преследуемые поняли, что им лучше не задерживаться, а вот Гурова можно оставить в доме, который они покинут. Сначала, конечно, подослать кого-то более мощного, чтобы вырубил его точным ударом, без лишней мороки, а потом запереть. «Форд» с «новыми» номерными знаками тоже можно убрать, тем более что те же номера можно очень быстро перевесить.

Получается, что Лев Иванович сам себе отрезал все пути назад. Найти его будет очень трудно.

Он мотнул головой. «Приди в себя немедленно, – приказал он самому себе. – Не в прорубь сбросили, а живым оставили. Это что значит? Правильно. Планируют вернуться, чтобы убрать труп. Или вообще не уезжали, а ты со своими фантазиями уже свадьбу сыграл. Ты им нужен – они захотят познакомиться поближе. О том, что ты из полиции, уже знают. Твой мобильник у них в руках. Машина – тоже. Будут требовать обменять тебя на свою свободу».

Мысли прыгали одна выше другой, но в единое целое собирались неохотно. Гуров попытался подняться на ноги, и ему удалось это сделать. Его ноги тоже были связаны серой изоляционной лентой. Прыжками добравшись до окна, он понял, что посмотреть в него не удастся, поскольку стекло было покрыто какой-то мутной субстанцией, сильно смахивающей на канцелярский клей. Через этот слой клея невозможно было что-либо рассмотреть.

Гуров прислушался. Где-то недалеко, возможно, даже в доме, звучали голоса, но настолько тихо, что слова разобрать было невозможно. Прислонившись спиной к стене, Лев Иванович некоторое время выжидающе смотрел на потолок. Показалось или нет?

– Не поможет, – вдруг услышал он слабый голос. – Я пытался. Не помогло.

Гуров вздрогнул и посмотрел в ту сторону, откуда раздался голос. У стены стояла раскладушка. То, что казалось грязными тряпками, было человеком. Несмотря на плохое освещение, его удалось рассмотреть. Лет пятидесяти, худой. Одет в бежевый свитер с крупным коричневым узором на груди и серые джинсы. От холода его спасала темная куртка, которая, очевидно, служила ему и одеялом. Мужик сидел на раскладушке, опираясь локтями о колени, и рассматривал Гурова.

– Ты кто, дядя? – строгим тоном спросил Лев Иванович.

– Твой сосед, – ответил незнакомец.

– Развяжи мне руки, – попросил Гуров. – С ногами сам справлюсь.

– Не могу, – сказал в ответ мужчина. – Я и себе-то помочь не могу.

– Чего ты не можешь? – не понял сыщик.

– Руки. Кажется, они сломали мне пальцы.

– Кто? За что?

– А тебе зачем это знать? – напрягся мужчина. – Я тебя не знаю.

– Но сочувствуешь, – кивнул Гуров. – Спасибо.

– Помог бы, но не могу, – повторил мужчина. – Даже в туалет хожу как на пытку. – Он указал подбородком в сторону ведра.

«Так вот откуда тянет, – догадался Лев Иванович. – Значит, на улицу не выводят».

– Ведро пустое, – словно угадал его мысли мужчина. – Но, видно, не мыли.

– Давно ты здесь? – осторожно спросил Гуров, не особо надеясь на ответ, но мужчина, как ни странно, молчать не стал.

– Дней пять или шесть, примерно так.

«Не будет он мне помогать, – понял сыщик. – Потому что боится. Всего боится, и меня в том числе. Может, он сам подсадной. Кто знает, как долго я был без сознания и о чем в это время говорил?»

– Который час? – спросил Лев Иванович.

– Не в курсе.

– А звать тебя как?

– Виктором.

– Как ты здесь оказался? Где мы? Что это за место?

Гуров специально забрасывал мужчину вопросами в надежде на то, что он разговорится и сам выдаст информацию. Судя по всему, те, кто мог находиться в доме, не слышали того, что происходит в подвале. Теперь, со стороны окна, Гуров наконец увидел выход на волю. Не какая-то там стальная, а обычная дешевая фанерная дверь, расположенная на высоте двух бетонных ступеней и, разумеется, закрытая на замок, чтобы «гости» не сбежали.

Теперь, когда Гуров освоился и обнаружил, что находится в подвале не один, а с сокамерником, он понял, насколько серьезной оказалась ситуация, в которую он попал. Она и до того являлась крайне неприятной, но теперь, обрастая подробностями, с космической скоростью превращалась в большую проблему, решить которую без жертв будет невозможно. Кажется, похитители девушек и мужиков воруют. Но если от девушек они могут получить сексуальное удовлетворение, то зачем им Виктор?

Гуров вдруг понял, что невнятные голоса, которые он недавно услышал и все это время старался не упускать, смолкли, и это ему совсем не понравилось. Преступники либо покинули дом, либо занялись своими делами, либо вот-вот должны были появиться на пороге, чтобы проведать пленников. Вряд ли им принесут горячий ужин и предложат осмотр врача. Скорее, припасли что-нибудь нехорошее.

Не теряя времени, Гуров снова поднялся на ноги и переместился на прежнее место – туда, где недавно очнулся.

Его вдруг осенило. А там ли он, где считает, оказался? Он успел сказать Стасу, что местечко, куда его привела опознанная «Волга», носит название Тавшино. Но где гарантия того, что дом, в подвале которого он заперт, находится там же? Сколько времени Гуров был без сознания? Полчаса или гораздо дольше? Хотя можно догадаться, сколько времени прошло. Через мутное стекло в подвал поступал слабый свет, а Гуров в последний раз звонил Стасу в районе полудня. Зимой темнеет рано, часа в три уже начинает потихоньку смеркаться, а в четыре-пять вечера и вовсе наступает мрак. Получается, что он все еще в селе Тавшино, а после удара верзилы в челюсть прошло не более двух-трех часов.

С помощью этой нехитрой арифметики Лев Иванович окончательно убедился в том, что надежда выбраться живым у него еще есть. Возможно, Виктору с его покалеченными руками тоже светит свобода. Но самое