Шрифт:
Закладка:
На следующий день Варушкина крестила ребенка под именем Фока в Реченской федосеевской общине Резекненского района. В оригинале выданной ей справки на латышском языке, однако, наставник указал, что крестил еврейского ребенка, которого Варушкина выдавала за своего. Неизвестно, почему наставник не пошел навстречу Улите Сергеевне и не скрыл тот факт, что ребенок ей не родной (и, более того, еврейский), но в итоге у Варушкиной не было документов, подтверждающих нееврейское происхождение мальчика: возможно, он опасался расстрела за выдачу фальшивой справки. Настоящая же справка, если бы ее увидели нацисты, тоже означала бы смертный приговор – только уже самой Варушкиной и маленькому Фоке-Мордхаю.
Старообрядка уехала с мальчиком из города и поселилась с ним неподалеку, в своей родной деревне Бекши, где жил ее брат с семьей. В деревне Варушкина выдавала Мордхая за своего сына, и, хотя некоторые местные жители подозревали, что это не так, никто не сообщил об этом оккупационным властям. После окончания войны Варушкина с мальчиком вернулась в Резекне и в течение нескольких лет ждала, не объявится ли кто-либо из его родственников, а в 1952‐м, когда уже не осталось никакой надежды, что кто-то из них выжил, официально усыновила мальчика. В документах об усыновлении его имя записано в нескольких неверных формах, Мордхай (Феля) Кусицлович (Николаевич) и Мордхай Кусиелович; на деле его отца звали Екутиель (в идишской сокращенной форме – Кусиель). После усыновления Мордхай стал Михаилом Сергеевичем Варушкиным.
Несмотря на то что его усыновила старообрядка, юноша вырос, зная о том, что он – еврей. Приемная мать не возражала, когда он начал интересоваться иудаизмом и сионизмом. В 1973 году, после смерти Варушкиной, Михаил-Мордхай эмигрировал в Израиль. За спасение жизни Мордхая Тагера 2 июня 1993 года «Яд Вашем» удостоил Улиту Варушкину звания Праведника народов мира.
Сергей Трофимов, его жена Васса и их замужняя дочь были русскими старообрядцами и жили в селе Харчишки в Латгалии. 10 февраля 1942 года в двери их дома постучал Иосиф Лейзерович Рейн, молодой портной-еврей из соседнего местечка Вишки, и попросил спрятать его. Трофимовы знали Рейна, потому что он до войны он приезжал в Харчишки, где шил и чинил одежду для жителей села. В начале немецкой оккупации Рейн и его семья были вынуждены переехать в гетто, созданное в соседнем Даугавпилсе. После того как его родители, братья и сестры были убиты в ноябре 1941 года, Рейн бежал. Днем Трофимовы прятали портного-еврея в коровнике, а ночью пускали его в дом, чтобы он мог согреться и поесть с ними. Позже, приблизительно через две недели, в дом пришел еще один еврейский знакомый Трофимовых – Григорий (Гриша) Погель, в течение какого-то времени живший неподалеку. Укрывая у себя беглецов, Григорий и члены его семьи руководствовались своей убежденностью в том, что их долг – помогать людям в беде. По словам Степаниды Сергеевны, свою роль сыграло и то, что их дом находился немного в стороне от села, на хуторе. Кроме того, Сергей Трофимов, пока двое спасенных прятались у него дома, был избран старостой села, и в этом качестве, поскольку ему доверяли оккупационные власти, он смог помочь и другим людям. После освобождения Латгалии летом 1944 года Рейн и Погель вернулись в Даугавпилс и в дальнейшем поддерживали дружеские отношения со своими спасителями. 8 июня 1995 года «Яд Вашем» удостоил Сергея Трофимова, Вассу Трофимову и их дочь Степаниду Кузнецову почетного звания Праведников народов мира.
Звания Праведников народов мира была удостоена и семья белорусских старообрядцев Кузьминых. Семья жила в деревне Машкино под Витебском и состояла из Назара Каллистратовича Кузьмина, его жены Анны Миновны, а также их четверых детей: Николая, Оксаны, Федора и Георгия. В 1941‐м они проводили на фронт старшего сына Николая (глава семьи, Назар Каллистратович, из‐за полученного еще в Первую мировую ранения воевать уже не мог). Рискуя собственной жизнью и жизнью своих детей, Кузьмины спасли от верной смерти 16-летнего еврейского юношу Леву (по данным «Яд Вашем» – Леонида Иосифовича; по данным Т. Матвеевой – Льва Иосифовича) Воробейчика, жившего вместе с семьей в Чашниках (Витебская область), где немцы создали гетто. Юноша ходил по округе, обменивал вещи на продукты. Когда немцы 15 февраля 1942 года согнали чашникских евреев на расстрел, ему удалось спрятаться в кустах. Лева видел, как убили его мать, сестер и других родственников. После этого он бродяжничал, получая периодически помощь и кров, однако никто не хотел или не мог предоставить ему постоянное место жительства. Через полмесяца, в конце февраля, обессиленный и обмороженный, Лева пришел в Машкино и постучал в дверь крайнего дома, где жили Кузьмины. Его приютили, хотя это было не просто опасно, а смертельно опасно: в деревне стоял немецкий саперный батальон, а непосредственно в доме у Назара Каллистратовича жил командир этого батальона.
Вот что об этом рассказал журналисту Татьяне Матвеевой в 2017 году, буквально за неделю до смерти, Георгий Назарович:
Лева постучал к нам в дом и попросил его укрыть. Была ночь, сильный мороз. Мать и отец приютили парня. Они сразу поняли, какой он национальности, хотя пришелец поначалу не признавался, говорил, что просто беженец. Родители слышали о расправах над евреями по всей округе и знали, что тем, кто их прячет, грозит смерть. Прятали Леву поначалу в бане. Но там было холодно, а топить среди недели – значит привлечь внимание. Отец пожалел парня и переселил в дом. Сделал это незаметно для немцев. Посадил Леву в мешок с дровами и так занес в хату.
Какое-то время Лева сидел в чуланчике, за печкой, в одном доме с немецким офицером. Всякий раз, слыша его речь, Лева трясся от страха. Чтобы обезопасить и себя и Леву, Назар и Анна переправили его в другую баню, находившуюся далеко на хуторе, откуда переехала семья. За недели скитаний Лева сильно обморозил ноги. Их лечили гусиным жиром. Лечила гостя дочь хозяев Оксана, которая до войны училась в мединституте. Еду по очереди носили маленький Георгий и его старший брат Федя. Чаще всего ходил