Шрифт:
Закладка:
Затем оборотень что есть мочи бросился к овечьему стаду, похитил овцу и, взвалив ее на себя, побежал обратно в лес, но бежал так быстро, что перед каретой хозяина предстал еще в облике волка. Его товарищи с благодарностью приняли злодейскую добычу и спрятали ее в своих повозках. Волк же снова убежал в лес и вернулся к своим спутникам уже в человеческом обличье.
Опять же, несколько лет назад в Ливонии, где людей рабского состояния больше, чем в какой-либо другой стране христианского мира, жена одного человека благородного происхождения поспорила со своим слугой, утверждая, что превращение человека в волка невозможно. В ответ на это слуга заявил, что с ее позволения он немедленно даст свидетельство обратного и бросился в погреб, откуда через краткое время появился уже в облике дикого волка. Когда оборотень бежал через поле к лесу, собаки стали преследовать его. Волколак отчаянно защищался, но все же собаки повредили ему глаз, а потому назавтра слуга предстал перед хозяйкой уже одноглазым»[122].
Сказания о превращении людей в зверей присутствуют во всех культурах, причем выбор животного зависит от региона, где появляется предание. Как правило, речь идет о хищниках: как никак, это главные конкуренты человека. Кроме того, именно в хищниках отражается звериная сущность самих людей, которую всячески старались сгладить в христианском мире. Первоначально способность перевоплощаться приписывали исключительно богам и отважным воинам Одина, превращение же обычных людей представлялось редкостью, хотя и упоминается в исландских сагах XIII века:
Надо теперь сказать о том, что Синфьётли показался Сигмунду слишком молодым для мести, и захотел он сперва приучить его понемногу к ратным тяготам. Вот ходят они все лето далеко по лесам и убивают людей ради добычи. <…>
Вот однажды выходят они в лес на добычу и находят дом некий и двух людей, спящих в доме, а при них толстое золотое запястье. Эти люди были заколдованы, так что волчьи шкуры висели над ними: в каждый десятый день выходили они из шкур; были они королевичами.
Сигмунд с сыном залезли в шкуры, а вылезть не могли, и осталась при них волчья природа, и заговорили по-волчьи: оба изменили говор. Вот пустились они по лесам, и каждый пошел своей дорогой. И положили они меж собой уговор: нападать, если будет до семи человек, но не более; и тот пусть крикнет по-волчьи, кто первый вступит в бой.
– Не будем от этого отступать, – говорит Сигмунд, – потому что ты молод и задорен, и может людям прийти охота тебя изловить.
Вот идет каждый своею дорогой; но едва они расстались, как Сигмунд набрел на людей и взвыл по-волчьи, а Синфьётли услыхал и бросился туда и всех умертвил. Они снова разлучились. И недолго проблуждал Синфьётли по лесу тому, как набрел он на одиннадцать человек и сразился с ними, и тем кончилось, что он всех их зарезал. Сам он тоже уморился, идет под дуб, отдыхает…
Он молвил… «…на помощь, чтоб убить семерых, а я против тебя по годам ребенок, а не звал на подмогу, чтоб убить одиннадцать человек».
Сигмунд прыгнул на него с такой силой, что он пошатнулся и упал: укусил его Сигмунд спереди за горло. В тот день не смогли они выйти из волчьих шкур. Тут Сигмунд взваливает его к себе на спину и несет в пещеру: и сидел он над ним и посылал к троллам волчьи те шкуры.
Видит однажды Сигмунд в лесу двух горностаев, как укусил один другого за горло, а затем побежал в лес и воротился с каким-то листом и приложил его к ране, и вскочил горностай жив-здоров. Сигмунд выходит из пещеры и видит: летит ворон с листком тем и приносит к нему; приложил он лист к ране Синфьётли, и тот вскочил здоровым, точно и ранен никогда не бывал. После этого вернулись они в землянку и были там, пока не пришла им пора выйти из волчьих тех шкур. Тут взяли они шкуры и сожгли на костре и закляли их, чтобы они никому не были во вред. А в том зверином обличии свершили они много славных дел на землях Сиггейра-конунга. И когда Синфьётли возмужал, то решил Сигмунд, что хорошо испытал его[123].
В самой Швеции средневековых письменных источников, в которых бы упоминались волколаки, не сохранилось, однако едва ли предания о них сильно отличались в разных местах на территории современной Скандинавии.
Так, в Швеции получила распространение баллада «Оборотень» (Varulven[124]). Речь в ней идет о юной беременной деве, на пути которой встречается волк. Она предлагает ему дары, молит пощадить ее, но тот отказывается. Тогда девушка залезает на дерево, но оборотень одним прыжком заваливает его и набрасывается на красавицу.
«Сигмунд с сыном залезли в шкуры, а вылезть не могли, и осталась при них волчья природа, и заговорили по-волчьи: оба изменили говор»
В европейских средневековых балладах оборотней в первую очередь интересует плод беременной девушки
Ее крик о помощи слышит возлюбленный, но к месту трагедии он прибывает слишком поздно: вырванный из чрева плод уже в пасти волколака, невеста юноши мертва, но ее язык все еще способен попрощаться с любимым. Баллада записана в тринадцати вариантах, один из которых – со счастливым концом: жених успевает спасти невесту и убивает волка.
Повышенный интерес к плоду, вырывание его сердца, поедание и выпивание крови нерожденного младенца якобы гарантировали оборотню избавление от проклятия. Во всяком случае, в это верили жители Южной Швеции – и потому настоятельно советовали женщинам в положении оставаться дома.
Кто становился оборотнем?
Всех оборотней шведский фольклор делит на три группы: 1) превращение происходит по личной инициативе; 2) превращение – результат наложенного проклятия; 3) превращение – расплата за грехи матери. По собственному желанию оборотнями становились в основном на севере страны, хотя редкие описания волколаков на юге тоже встречаются. На выбор предоставлялось три животных: медведь
