Шрифт:
Закладка:
И тут они услышали три выстрела. И вопль! А потом все стихло. Были еще какие-то звуки. Отдаленный грохот и звон разбитого стекла. А потом едва уловимый крик: «Сюда! На помощь! Костя! Подыхаю ведь!..» Сомнений не было – это кричал Соколовский. И еще не было сомнений в том, что призрак исчез.
– Я это, – пробормотал Саша, – погорячился. Насчет работы.
– Со всеми бывает, – согласился Кирилл. – Пистолет есть?
– Разумеется.
– Пошли? – спросил Следопыт.
– Пошли, – кивнул водитель.
– Юля, Феофан Феофанович, оставайтесь тут, – приказал Кирилл.
– Сейчас, – бросила Юля.
– Я останусь, – успокоил ученика Позолотов. – Машину постерегу.
Кирилл, Саша и Юля вошли в дом. Саша по дороге вызывал полицию, Юля – «Скорую». В коридоре на полу лежал человек. Его голова была рассечена.
– Это Костя – охранник, – тихонько сказал Саша. – Убит?
Следопыт склонился над ним, приложил два пальца к сонной артерии.
– Живой. Его оглушили. Разбили голову.
Охранник Константин застонал. Они втроем прошли мимо, оглядели гостиную с камином, где сидели недавно, и пошли на стоны наверху. Лестница, второй этаж, коридор.
– Это я, Лев Семенович! Саша!
– Сюда, сюда! – хрипло, едва собрав силы, простонал хозяин.
Вот и спальня. Они вошли. Повсюду была кровь. На пороге ванной комнаты, ногами в спальню, лежал Соколовский. Все втроем, не сговариваясь, на какое-то мгновение замерли на месте. Правый бок Соколовского был вскрыт, разорван, часть кишок вывалилась из утробы, возможно, была повреждена печень. Он перебирал ногами в кровавой жиже, хватался за рану.
– Боже, – прошептала Юля. – Кирилл, мне сейчас плохо будет…
– Кто это был, Лев Семенович?! – бросился к тому Саша.
– Медведь, – едва слышно прошептал Соколовский.
Юля решала что-то важное.
– Бегите за аптечкой! – крикнула она Саше. – Быстрее! Я умею оказывать первую помощь! И обезболивающее нужно, у него болевой шок!
Саша немедленно убежал.
– Пить, – прошептал Соколовский.
– Принеси воды, – бросила девушка Кириллу.
– А где вода?
– Не знаю, ищи!
Кирилл тоже убежал выполнять ее поручение. Юля села на корточки перед Соколовским и подняла его голову:
– Лев Семенович, это был точно медведь?
– Да… Или тот, кто хотел походить на него…
– Мы слышали выстрелы. Вы ранили его?
– Да, – тихо ответил Соколовский, – поэтому он и сбежал.
Юля смотрела на истекающего кровью мощного старика и понимала, что времени у нее немного.
– Вам жить осталось недолго, считаные минуты, – твердо проговорила она. – А теперь скажите мне, и это навсегда уйдет со мной. В девяносто пятом году, в августе, кто из вас троих убил Дуняшу? Евдокию Панину – продавщицу из челябинского универмага?
– Откуда вы?! – Он осекся. – Откуда знаете?!
– Мы же экстрасенсы. Высокого класса, – печально улыбнулась она. – Но и нам не все дано. Это вы убили ее? Или Калявин? Или Чепалов? Влюбились все втроем? Не поделили? Я унесу эту тайну с собой. Клянусь вам. Расскажу только друзьям. Жизнью клянусь. Облегчите душу, Лев Семенович…
– Нет, мы не делили ее…
– Как все было?
– Это вышло случайно, на охоте… По глупости… Она попала под пулю… Я выстрелил в те кусты. Думал, медведь или кабан… А потом мы нашли ее всю в крови… Она умирала… Ее было не спасти… Понимаете?! А нам светили долгие тюремные сроки… Вся жизнь летела к черту… Наша и наших близких… Она просила отвезти ее в больницу… Но мы-то видели: ей не жить…
– И что дальше, Лев Семенович?!
Страдания от боли физической и душевной исказили его лицо.
– И тогда я приказал своим друзьям спустить курки, пока она еще была жива…
– Бог мой…
– Да! – резко, насколько ему хватало сил, проговорил он. – Мы все делали вместе – и это сделали вместе, и поклялись забыть…
– Но как же тело?
– Мы утопили тело в тех угодьях, там были болота; обвязали ее камнями; так утопили, что никто во веки не найдет… И с тех пор никто из нас больше не сделал ни одного выстрела. Никогда…
– Я так и думала.
– И не было ни одного дня, чтобы я не вспоминал о ней. По ночам я разговариваю с Дуней, моей Дуняшей… Часто… Всегда… И прошу у нее прощения…
– И что же она?
– Не отвечает… На этот вопрос… Только смотрит… Из каждого темного угла…
Напряжение в его шее ослабло. Кирилл и Саша прибежали одновременно. Один с бутылкой минеральной воды, другой с аптечкой. Юля опустила седую окровавленную голову Соколовского на пол.
– Он умер, – произнесла девушка. – Только что.
– Ты вся в крови, – сказал Кирилл. – Иди в ванную. Только на первый этаж.
– Хорошо.
Когда Юля смыла кровь, то ушла в гостиную, взяла телефон и набрала номер. Долго шли гудки, человек, несомненно, уже спал. Ничего, проснется…
– Алло? – наконец-то хрипло спросил старческий голос.
– Геннадий Егорович?
– Он самый. А кому не спится?
– Юлия Николаевна Шмелева.
– Кто?
– Специальный агент. Мы с вами говорили недавно.
– А-а, вы… Что ж вы в такое время звоните?
– Так надо. Убит еще один человек.
– Кто убит?!
– Догадайтесь.
– Лев?! Лев Семенович?
– Видите, гражданин Панкратов, все вы и сами знаете. А теперь признавайтесь, что вы мне не договорили? О чем умолчали?
– Да что же вы меня мучаете…
– Говорите быстро! – Она повысила тон. – Сейчас самое время рассказать! Или мне вновь приехать к вам? Но теперь это будет уже не дружественный приезд, Геннадий Егорович.
– Я скажу, скажу, – пробормотали далеко отсюда.
– Ну же, время не ждет. Дуняша, Евдокия Панина, фамилию который вы забыли, пропала в августе девяносто пятого года. Что дальше?
Панкратов заговорил, но не сразу.
– Лет через пятнадцать ко мне заявился молодой человек, лет двадцати пяти, он спрашивал, не знаю ли я что-нибудь об одной женщине. Показал ее фото…
– Ну, и кто это был?
– Она это была, она!
– Дуняша?
– А кто же еще? Она, Дуняша. Узнал я ее. Стало быть, пропала она тогда, в ту охоту. Не вернулась домой. Пятнадцать лет назад пропала. А теперь уж все двадцать пять. Вот откуда и те деньги, что перевел мне Соколовский. За эту пропажу.
– И кто он был, этот молодой человек? Он назвался?
– Конечно. Назвался ее сыном, только имени уже не вспомню…
– Плохая у вас память на имена. Илья Панин? Ну, говорите?
– Может быть. Старый я уже, Юлия Николаевна. А иные события и сам готов забыть, с радостью! Вот как это. – Его голос ожил, зазвучал по-иному. – Но вы мне обещали, что все это останется сокрыто…
– Я помню свои обещания, Геннадий Егорович. И он больше никогда не выходил
