с ним даже в грозные годы Великой Отечественной войны. А тем временем экран телевизора разделился пополам: его левая половина по-прежнему транслировала сиротливо торчащий из купола шпиль, а правая половина куранты на Спасской башне. Заиграла мелодия часового механизма и после нее куранты начали отбивать положенные им, оставшиеся мгновения до двенадцати часов. Где-то на шестом ударе, из недр купола начало подниматься, (о, ужас!) ЯРКО АЛОЕ ПОЛОТНИЩЕ С ЗОЛОТЫМ ЗНАКОМ СЕРПА И МОЛОТА В ЛЕВОМ ВЕРХНЕМ УГЛУ. К двенадцатому удару оно уже полностью поднялось и развернулось, трепеща, будто пламя на ветру. И словно бы второе Солнце взошло на небе, озаряя своими лучами изумленные, и в тоже время изумленные и радостные лица собравшихся на площади людей. Грянул над площадью ГИМН, неся свои торжественные звуки, от которых вдоль позвоночника всегда пробегает сладкая дрожь. У подавляющего большинства людей, собравшихся там внизу, под древними стенами Кремля, в глазах стояли слезы счастья. У Юрьева, который никогда не страдал от чувства излишнего сентиментализма, тоже, вдруг, защипало в глазах. Глаза, стоящего рядом Сергея Юрьевича Глазырева тоже наполнились влагой, и он беззвучно шевеля губами, повторял слова гимна. Были ли то слова старого, еще советского гимна, или уже нового – неизвестно. Да и какая, в принципе разница, если и те и другие способны раскрыть в человеческой душе все самое чистое и светлое, обнажить перед миром величину его души и позвать на подвиг? Душевный подъем Юрьева, однако не дал ему потерять контроль над обстановкой и он краем глаза окинул окаменевших на своих стульях чиновников высшего ранга. Волна неутолимой ярости, вдруг, поднялась из глубин его души и выплеснулась наружу. Сугубо гражданский, и даже в чем-то иногда застенчивый в силу своей природной интеллигентности человек, он внезапно прорезавшимся голосом командира полка гаркнул на весь зал так, что многие вздрогнули:

– А ну, всем встать при поднятии государственного флага! – и сам, подавая пример остальным, вытянулся в струнку. И тут, все повели себя по-разному. Все, солидные и знающие себе цену дядьки, словно напроказившие ребятишки, повскакали со своих мест, невзирая на возраст, регалии и выпяченные от сытой жизни животики. Разница была только в скорости реакции. Некоторые делали это с явной ленцой и неохотой, всем своим видом показывая, что оказывают превеликое одолжение. Демонстрируя свое явное пренебрежение к происходящему, отказался вставать только один из приглашенных – руководитель «Роснано», который не только не встал в знак уважения к атрибутам верховной власти, но даже с каким-то вызовом для всех присутствующих, закинул нога на ногу, выказывая тем самым презрение к поторопившимся коллегам по чиновничьему цеху. Это не укрылось от бдительного взора Юрьева, но он не стал поднимать скандал, решив дождаться окончания гимна.

А экран телевизора, в это время, показывал вообще нечто несусветное. Люди, находящиеся на площади, будто по мановению волшебной палочки, как подрубленные неведомой косой, рухнули коленями на жесткие камни кремлевской брусчатки. Стоять на ногах, остались только малые дети, недоумевающе уставившиеся на своих родителей, опустившихся на коленях и почему-то плачущих. Люди пожилого возраста, при этом, нисколько не стесняясь, кланялись и крестились на развевающийся стяг, словно это была сама чудотворная икона. Зрелище было сумасшедшее и понятное только людям, рожденным на одной шестой части планеты. Кадры, транслируемые с Красной площади, были не только ошеломительными, но и эпическими. Все понимали, что такое срежиссировать нельзя, ибо вряд ли найдется столько проплаченной «массовки». И если внимательней приглядеться к вытянутым от изумления лицам людей стоявших по стойке «смирно» в зале Дома правительства, то можно было убедиться, насколько далек и непонятен для них народ, от имени которого они управляют этим государством. Именно в эти минуты Юрьев, прожив большую часть своей жизни, с удивлением осознал, что Россия, которой он беззаветно служил все эти годы, но мало задумывался о ее сакральном смысле, даже не страна. Россия – это цивилизация, и он как малая песчинка – часть этой цивилизации.

Как только смолкли последние аккорды гимна, тут же, словно подхватывая незримую эстафету, «заговорили» во весь голос звонницы кремлевских храмов, компактно расположенных на Соборной площади. Первой подала голос звонница Успенского собора радостным и светлым перезвоном, будто в престольный праздник, посылая в московское небо весть о начале воскрешения той страны, которая была унижена, растоптана и память, о которой много лет пытались стереть из людского сознания. Не вышло. Легендарной птицей Феникс, возрожденной из пепла, корчась от боли и превозмогая невероятное давление враждебных сил, она с трудом поднималась сейчас с колен в звуках колокольного перезвона и расправляла над миром свои еще пока неокрепшие, но все же могучие крылья. И потек, и поплыл праздничный Благовест над крышами домов, деловых центров, над аллеями и площадями. Вслед за кремлевскими церквями, словно того поджидая, затрезвонили колокольни Храма Христа Спасителя на юге столицы – главного храма России. А уж вслед за ним, как бы подчиняясь команде старшего, подали свои голоса и остальные храмы столицы. Закадровый голос диктора бубнил что-то про распоряжение Высшего Военного Совета о возврате некоторых символов государственной власти, казалось уже канувшей в Лету эпохи, но его слова почти никем из присутствующих в зале чинуш не воспринимались. Все они были поглощены увиденным ими фееричным событием, разворачивающимся прямо у них на глазах. Они продолжали стоять «соляными столбами», замерев в тупом оцепенении. Юрьев не стал мешать им, переосмысливать случившееся. Он стоял в прежней позе – полуобернувшись к экрану телевизора и одновременно незаметно косящим в их сторону глазом. Праздничный колокольный перебор почти сразу подхватили все храмы и соборы столицы. И поплыла над Москвой Благая Весть о возрождении Москвы, как столицы Новой Империи – преемницы Третьего Рима на новом витке матери-истории, где суждено ей занять свое место, в качестве Мирового Центра Притяжения даже не экономического или военного, а прежде всего, центра Духа, Правды и Чести. Люди, что в это время стояли на коленях возле стен Кремля, повскакали и с лицами, на которых были перемешаны слезы неподдельного счастья вперемешку с улыбками, не разбираясь, кто тут свой знакомый и родной, а кто просто неизвестный прохожий, ринулись в объятия друг к другу. Они без всякого стеснения обнимались, целовались, смеялись и плакали одновременно. Ни у кого из них не было масок на лице. Да и что им теперь было дело до какой-то там пандемии, если перед ними сейчас открывалась перспектива новой жизни, где как раньше деньги и положение в обществе имели вторичную ценность перед Совестью, Дружбой и Верой в свое предназначение? Глядя на эти одухотворенные лица, у постороннего наблюдателя ни на секунду не возникло сомнения в том, что они способны накормить и обогреть всех обездоленных, овладеть секретом термоядерной энергии, развести сады на Марсе и уверенной поступью выйти на просторы Вселенной. Конечно, ни у кого из них не было излишних иллюзий по поводу настоящего. Ведь, как ни крути, а они все же были в большинстве своем, продуктом нынешней эпохи. И они прекрасно осознавали, что за этим кратким мигом торжества и веселья последуют будни с их повседневными заботами о хлебе насущном, проблемами и даже печалями. Уже завтра им придется возвращаться к своим станкам, лабораториям, стройкам и предпринимательству. Но одновременно с этим они начали четко осознавать, что у них, наконец-то, появилась общая цель – объединяющая и сплачивающая во имя построения Великого Будущего. Того Будущего, где маленькая и корыстная радость одного индивида – ничто по сравнению со счастьем всего социума от общих достижений. При всем при том, это не какой-то примитивный по содержанию и исполнению «муравьиный социализм», где сознание каждого это всего лишь часть коллективного разума, а сам он не способен сгенерировать ничего стоящего, барахтаясь в беспомощности своей ограниченной детерминизмом сущности. Нет, и еще раз нет. Это должно будет стать тем обществом, где мнение каждого учитывается и если заслуживает внимания, то продвигается к реализации всем сообществом, невзирая на социальное положение высказавшего дельное предложение и достойно награждается этим обществом.

Квадрокоптер, с которого велась панорамная съемка Красной площади, медленно поплыл над улицами, примыкающими