– А почему мы другие?

– Не знаю, – я сжала челюсти. – Почему ты мне сразу не сказал?

Он откинулся назад, на подушки, упершись руками в одеяла.

– Потому что ты не доверяла мне, а я не доверял тебе.

Я попыталась подойти ближе и стукнулась ногой о каркас кровати.

– Ну а потом? Что помешало тебе потом? Почему ты вчера ничего не сказал мне? Когда мы удрали от Клода?

– Я не мог, – его голос стал совсем хриплым. – Если бы ты узнала, что vīsh контракта не заставил меня спрятать когти, ты бы стала меня бояться. А я не хочу, чтобы ты боялась меня еще больше.

Горло у меня перехватило. Я сделала шаг назад. Потом еще один. Голова кружилась, а мозг отказывался воспринимать происходящее.

– Но почему? – хрипло прошептала я. – Ведь все это время ты мог делать все, что хотел. Мог уйти от меня. Убить. Позволить, чтобы меня убил кто-то другой. Ты мог бы заставить меня делать все, что угодно. Почему же ты защищал меня все это время?

В его глазах сгустились тени, приглушив алое сияние, и в их глубине затаилась тихая печаль.

– Потому что я обещал.

Я вышла из спальни совершенно разбитая. В голове все странно плыло, я опустилась на пол за журнальным столиком – вернулась на то же место безо всякой причины, потому что не знала, что мне делать. Не знала, что думать. Не знала, что чувствовать.

Зуилас не был связан нашим контрактом. Никогда не был связан.

Ступор, в котором я пребывала, дал трещину, и наружу выплеснулась ярость. Да как он посмел скрывать это от меня! Как посмел ввести меня в заблуждение! Как посмел врать мне? Я думала, что меня защищает контракт. А на самом деле… на самом деле меня защищал только… он.

Я прижала ладони к столешнице.

Он защищал меня, а не наш контракт. Он защищал меня, даже когда я его раздражала. Была слабачкой. Делала глупости. Когда он чуть не погиб из-за меня в схватке с Тахешем. Когда инферно забрали, а меня похитили. Когда я орала на него за то, что он пытался уберечь меня такими способами, которые мне не нравились. Когда я доводила его до такой степени, что он рычал и царапал когтями мебель.

Когда он думал, что я втайне желаю ему смерти. Когда я так старательно скрывала свои мысли и чувства, что он не мог полностью доверять мне.

Он защищал меня, потому что, когда я положила руку на эту серебряную линию и он втянул меня в свою ледяную тюрьму, мы связали себя по-другому. Мы оба столкнулись со смертью – лицом к лицу – и обрели шанс на спасение – друг в друге.

Я связал себя с тобой. Только с тобой, vayanin.

Руки у меня тряслись.

На меня упала тень. Раздались мягкие шаги, послышался шорох хвоста, следующего за демоном по пятам. А я не сводила глаз с открытого гримуара на журнальном столике, пытаясь успокоить дыхание.

Зуилас присел на корточки – не совсем между столом и диваном, где сидела я, а чуть дальше.

– Vayanin?

Я сосредоточилась, стараясь дышать ровно.

– Робин?

Голова у меня дернулась, взгляд метнулся к нему, потом в сторону. В нескольких дюймах от меня была страница с последней записью Миррин перед ее смертью.

«Я предложила демону свою душу, а потом предложила ему и свое сердце».

Часть меня надеялась, что она ошибалась. Что ее чувства были неуместной романтической влюбленностью. Что ее увлечение было воображаемым, а не настоящим. Что ее демон так никогда и не ответил взаимностью.

Было бы намного лучше, если бы она не хотела его и он не хотел ее. Так все было намного проще.

Не было бы шансов на отказ. Не было бы риска обидеть кого-то или разбить сердце. Не надо было бы бояться и думать, правильно ли это или неправильно, или что это преступление против природы.

«Любовь – это боль и надежда».

Другая часть меня желала, чтобы Миррин была права. Мне хотелось, чтобы ей было все равно, что о ней думают, чтобы она проложила свой собственный путь и пошла туда, где не бывала еще ни одна женщина. Я отчаянно, фанатично хотела, чтобы она рискнула и попробовала.

«Дерзай, как я дерзнула».

Я подняла глаза и посмотрела на демона, который сидел на расстоянии вытянутой руки от меня.

– Это называется краснеть, – мне хотелось произнести это уверенно, но я пробормотала дрожащим голосом. – Когда мое лицо становится красным.

Его хвост скользнул по ковру.

– Краснеть?

– Я краснею от смущения, а смущаюсь я обычно из-за тебя.

– Почему?

Горло у меня опять перехватило, не желая произносить то, что я собиралась сказать.

– Потому что ты… ты подходишь ко мне слишком близко. И прикасаешься. И я…

Я украдкой взглянула на него. Он смотрел на меня, нахмурясь, сбитый с толку, и от этого взгляда кровь с новой силой прилила к моим щекам.

– И ты… ты… – стиснув зубы, я зажмурилась. – И когда ты рядом и касаешься меня, я думаю о тебе… и о том, о чем мне думать не следует, – выдавила я из себя.

Он молчал. Наверное, совсем запутался. Мое объяснение было для него непонятным, и я знала это.

– Я не знаю, что ты обо мне думаешь, – наконец тихо сказал он.

Я не смогла удержаться, чтобы не проверить его реакцию. Брови его были тревожно нахмурены, будто он задавался вопросом, что он сделал не так, от его вида у меня возникло дикое желание выбежать из комнаты. Но последнее время я только этим и занималась. И полюбуйтесь, к чему это нас привело. С самого начала я подрывала наше доверие друг к другу, и все потому, что не могла признаться ему в чувствах.

Решив выиграть минутку на раздумья, я схватила клубнику из стоящей рядом чашки и откусила верхушку.

Он поерзал.

– Vayanin? Ты думаешь обо мне что-то плохое?

– Не плохое, нет. Просто… я… – я посмотрела на недоеденную, присыпанную сахаром клубнику у себя в руке. – Я просто думаю о…

О том, как восхитительно его гибкое тело с буграми мышц, о его гладкой коже, к которой мне хочется прикоснуться, погладить ее. О том, что мне спокойно, когда я нахожусь в объятиях этих могучих рук. И о том, как его сила пугает и волнует меня одновременно. О его хриплом голосе, который ласкает мой слух, и о том, как я всегда теряю ход мыслей, когда он шепчет мне что-нибудь на ухо.

Но я не могла произнести все эти слова. Я вообще не могла издать ни звука. Как ни старалась.

Я посмотрела