Шрифт:
Закладка:
В конце концов я не выдержал (а кто бы выдержал?) и, повернувшись, дал короткую очередь в сторону невидимого пересмешника. Как и следовало ожидать, вспышки выстрелов осветили пустые ступени, следовательно, пули ушли в никуда. Взамен я получил странный акустический феномен. Эхо очереди утихло не сразу, подобно всем звукам на этой проклятой лестнице, а стало блуждать вокруг меня. Сначала оно удалялось, уменьшаясь до малоразличимого писка, а потом возвращалось ураганным рёвом, рвущим череп на куски. Сколько продолжалось это издевательство, не знаю, но очередная волна грома погнала меня, вопящего во всё горло, вверх. Я спотыкался, падал, поднимался, зажимая уши ладонями, и кричал, кричал, кричал… К счастью, во время одного из падений я излишне сильно приложился башкой к ступеням и увидел долгожданный свет. Много света. После чего, естественно, потерял сознание.
Очнулся я в абсолютной тишине (и, естественно, в полной темноте). Проклятущее эхо удрало в неизвестном направлении, оставив мою многострадальную голову в покое. Ноги ныли невыносимо, напоминая две полуистлевшие коряги, до краёв наполненные пульсирующей болью. С трудом поднявшись на горящие от миллионов ядовитых укусов ступни, я вновь побрёл вверх, пытаясь сообразить, какую часть пути уже преодолел и сколько мне ещё мучиться.
Если до этого было плохо, то теперь стало по-настоящему ужасно. Темнота набрасывалась со всех сторон, как хищный зверь, отхватывая по куску от моего несчастного тела. Я не видел конечностей, и они мало-помалу переставали существовать. Приходилось бить руками по телу, касаться ладонями головы, убеждаясь, что эти предметы всё ещё имеются в наличии. Конечно, это самое настоящее безумие, но вы когда-нибудь шагали много часов в абсолютной тьме, не видя самого себя?
Потом появились голоса. Не знаю, откуда они взялись – то ли тьма изрыгнула их на незадачливого путника, то ли моё подсознание решило поближе познакомиться с сознанием. Тихий, но очень убедительный голос объяснял мне, что я иду не в том направлении, что путь вниз будет намного проще и легче. Тут он был прав на все сто, но мне-то нужно было наверх, к свету. Шёпот перешёл в тихий смех. Оказывается, в этом перевёрнутом мире для подъёма необходимо спуститься вниз, стало быть, я сейчас погружаюсь всё ниже и ниже.
Появились новые голоса. Очень много. Они заявили, дескать, никакого такого света не существует вообще, и спросили у меня, помню ли я, как он выглядит. Я не помнил, но продолжал упорно карабкаться вверх, пытаясь сосредоточиться на необходимости переставлять ногу со ступеньки на ступеньку. Многоголосье приобрело издевательский оттенок, а я услышал, как мои обидчики обвиняют меня в скудоумии и ограниченности. Мне уверенно заявили, что Бездна поглотит упрямого идиота, навсегда оставив его в своих недрах. Я не спорил, шаг за шагом преодолевая ступени.
Голоса стали откровенно угрожающими, и в их шелестящем шёпоте звучали обещания грозящих мне мук, перед которыми меркли все пытки, придуманные людьми. Невидимые руки трепали одежду, рвали её в лоскуты, тащили меня обратно.
– О…битесь! – крикнул я и, сунув руку в несуществующий карман, вытащил из него воображаемую гранату.
Придуманное кольцо звякнуло, упав на ступени, существующие лишь в моём воображении, и я запустил нечто холодное, округлое в бесконечность, переставая понимать, какого хрена делаю.
Кто-то огромный оглушительно расхохотался и хлестнул по глазам ярким светом, вынудив вскрикнуть от боли. Меня изо всех сил толкнули в грудь, и я угодил в липкую паутину, охватившую тело с ног до головы. Теряя последние крохи рассудка, я бился в ней, будто муха, пришедшая на обед к пауку. С лёгким треском липкие нити порвались, и я шлёпнулся на мокрую после недавнего дождя землю, проехав задом по пожухшей траве. Холодный ветер набросился на меня, как голодный пёс на вожделенную кость, а слабые лучи ноябрьского солнца жгли глаза сиянием электросварки.
Доходило до меня очень долго, и только когда джинсы окончательно промокли, а зад основательно замёрз, я сообразил, что всё-таки выбрался из Бездны. Никакой радости по этому поводу я не испытывал, только бесконечную усталость и голод.
Передо мной простиралось бескрайнее ровное поле, покрытое чахлой растительностью. По тусклому небу бешено неслись тёмные тучи, скрывая багровый диск солнца. И куда мне теперь идти? Я и представить не мог, где нахожусь.
За моей спиной зажужжало, и я резко повернулся, вскидывая «калашников».
И долго смотрел перед собой, не в силах поверить глазам. Потом встал и, медленно передвигая окаменевшие ноги, побрёл в сторону широкой автострады, по бетонной поверхности которой проносились автомобили.
– Это уже третья банка, – заметила жена, пристально наблюдая за мной. – Ты не обожрёшься? – Не твоё дело, – проворчал я, погружая столовую ложку в банку с чёрной икрой. – За свои ем, кровно заработанные.
На столе передо мной стояли две пустые банки, одна полупустая, полбутылки водки и лежала буханка белого хлеба. Миновал второй день после моего возвращения, а я никак не мог наесться, опорожняя холодильник, который тотчас заполняла супруга, покупая исключительно деликатесы, которые мы не могли себе прежде позволить. Теперь-то денег хватит и на большее. В поясе, который я снял с дохлого Шведа, оказалось сто двадцать четыре тысячи долларов. На кой хрен лысоман таскал с собой такую сумму, я не мог себе представить. Должно быть, банкам не доверял.
Кстати, моя разлюбезная супруга никак не могла понять, почему я припёрся домой с такой щетиной. По календарю я вернулся вечером следующего дня после моего отъезда. Как такое могло произойти, понятия не имею, но после всех чудес Бездны именно это меня совсем не удивляло. Впрочем, супруга тоже не слишком удивлялась временным парадоксам. Больше всего её поразила сумма, которую я вытряс из пояса на пол, образовав радующую глаз горку из салатных купюр.
– За деньгами-то никто не придёт? – в сотый раз спросила Ольга, нервно потирая руки.
– Их хозяин давным-давно стал покойником, – пробормотал я с набитым ртом. – Да и будь он трижды живой, ему никогда не выбраться оттуда, где он остался. Там – самая глубокая в мире могила.
– Сегодня утром кто-то звонил, – сказала жена, – спрашивал, здесь ли ты живёшь?
– Кто звонил? – спросил я, поглаживая свой изрядно впавший за время странствий живот. – Может, с работы кто? Так надо было сказать, что я увольняюсь. Я там таких денег и за сто лет не заработаю.
– Он не сказал, – пожала Ольга плечами. – Приятный такой голос…
– Хахаль твой, наверное. – Я откинулся на спинку стула. – Переживает, что муж так рано вернулся.
– Да нет у меня никого! – Голос жены искусно дрогнул, а в уголке глаза появилась слезинка, произведённая молниеносным надавливанием на веко. – Я же люблю только тебя.
– Ну есес-сно, – буркнул я, – меня и мои сто двадцать четыре штуки… Чё там дочка делает?
– Играет со слоном, которого ты ей притащил. Зачем же такого огромного? Он же раза в три больше её!
