Онлайн
библиотека книг
Книги онлайн » Разная литература » Шолохов. Незаконный - Захар Прилепин

Шрифт:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 53 54 55 56 57 58 59 60 61 ... 295
Перейти на страницу:
1920-го, будучи командиром отряда, добивал остатки фоминского отряда.

Михей Павлов и Георгий Журавлёв под своими именами появляются в «Тихом Доне». Первого на страницах романа упоминает сам Фомин: «Военкомом там Михей Павлов, парень он боевой, но силёнок у него маловато, и он едва ли пойдёт встречать нас». Второй появляется в схожем контексте: «Фомин знал, что командует конной группой Егор Журавлёв – напористый и понимающий в военном деле казак Букановской станицы».

Сами формулировки оставляют ощущение, что Шолохов на страницах романа как бы благодарит Павлова и Журавлёва – за свою букановскую молодость, за рассказы, которые так пригодились во время работы над последним томом романа.

Павлов был, между прочим, человеком читающим. Младшая его дочь, Роза Михеевна, рассказывала: «…однажды Шолохов приходит к папе и говорит: “Ты же любишь читать, давай я тебе рассказ прочитаю!”

Михей Нестерович: “Какой, Миш?”

Шолохов: “Вот слушай” (и прочитал вслух свой рассказ).

“Ты когда его написал?”

“Ночью сегодня! Посидел и написал!”».

Что в Букановской сочинял Шолохов – неизвестно. Едва ли это наброски к «Донским рассказам», скорее юмористические зарисовки, наподобие первых опубликованных им фельетонов.

* * *

17 июня Шолохов сделал первый доклад окрпродкомиссару Верхнее-Донского округа Шаповалову. С точки зрения профессиональной, работу он свою знал: в Каргинской так или иначе занимался схожими делами. Не знал он только того, что первый же месяц его работы окажется сущим ужасом.

Начинается доклад бодро: «С момента назначения меня Букановским станналоговым инспектором и с приездом своим к месту службы, мною был немедленно в 2-х дневный срок созван съезд хуторских советов совместно с мобилизованными к тому времени статистиками, на котором были выяснены взаимоотношения со статистиками и хуторскими советами и те обязанности, кои возлагаются как на тех, так и на других… На следующий же день по всем хуторам ст. Букановской уже шла работа по проведению объектов обложения. С самого начала работы твёрдо помня то, что все действия хуторских Советов и статистиков должны проходить под неусыпным наблюдением и контролем инспектора, я немедленно отправился по своему району, собирая собрания граждан по хуторам».

Шолохов отладил работу статистов, дважды посетил все хутора станицы и «во избежание… злонамеренных укрытий» лично следил за тем, «чтоб домохозяева являлись для дачи сведений не по одиночке, а группами по десять человек и давали сведения за круговой порукой».

«К 26 мая, т. е. через пять дней работа уже была окончена… После того, как были представлены списки, пересмотрев их совместно с станисполкомом, выяснилось, что, несмотря на все ранее принятые меры, граждане чуть ли не поголовно скрыли посев».

В силу того что связи с окружкомом не было никакой, – любой запрос возвращался обратно недели через две, – приходилось, пишет Шолохов, «под свою личную ответственность принимать… решительные меры по борьбе с массовым сокрытием посева».

Собрав комиссию из четырёх человек, сам-пятый, Шолохов совершил ещё один объезд всех хуторов. Где-то агитировали, где-то проводили повторные обмеры, где-то давили на совесть. Насилия не применяли. «По окончании проверки результаты были получены более чем блестящие. Количество фактического посева увеличилось чуть ли не в два раза против прежнего… Смогу с твёрдой уверенностью сказать, что в моей станице укрытого посева нет, а если и есть, то в таком минимальном размере, что не поддаётся учёту».

На этом месте реляция вдруг меняла тональность:

«Если же цифра задания обязательного посева на ст-цу Букановскую слишком резко расходится с настоящим фактическим посевом, то на это можно сказать только одно, что ст. Букановская, по сравнению с другими станицами округа, в экономически-материальном положении стоит самой последней. Семена на посев никем не получались, а прошлогодний урожай, как это Вам известно, дал выжженные, песчаные степи».

И далее: «В настоящее время смертность, на почве голода по станице и хуторам, особенно поражённых прошлогодним недородом, доходит до колоссальных размеров. Ежедневно умирают десятки людей. Съедены все коренья и единственным предметом питания является трава и древесная кора. Вот та причина, благодаря которой задание не сходится с цифрой фактического посева».

Вот в какую ситуацию он угодил! Надо собирать налог – забирая и скот, и часть урожая, – а люди не просто голодают, а мрут.

И вся изначальная победительность интонации скрывала на самом деле одно: он так и не смог собрать соразмерный запросам окружного комиссариата объём налога.

Впечатления тех месяцев легли в основу, пожалуй, самого страшного из числа ранних шолоховских рассказов – «Алёшкино сердце»:

«…жестокий восточный ветер дул с киргизских степей, трепал порыжелые космы хлебов и сушил устремлённые на высохшую степь глаза мужиков и скупые, колючие мужицкие слёзы. Следом шагал голод. Алёшка представлял себе его большущим безглазым человеком: идёт он бездорожно, шарит руками по посёлкам, хуторам, станицам, душит людей и вот-вот чёрствыми пальцами насмерть стиснет Алешкино сердце.

У Алёшки большой, обвислый живот, ноги пухлые… Тронет пальцем голубовато-багровую икру, сначала образуется белая ямка, а потом медленно-медленно над ямкой волдыриками пухнет кожа, и то место, где тронул пальцем, долго наливается землянистой кровью.

Уши Алёшки, нос, скулы, подбородок туго, до отказа, обтянуты кожей, а кожа – как сохлая вишнёвая кора. Глаза упали так глубоко внутрь, что кажутся пустыми впадинами. Алёшке четырнадцать лет. Не видит хлеба Алёшка пятый месяц. Алёшка пухнет с голоду».

Он насмотрелся всего этого на целую жизнь вперёд.

* * *

С 25 июля 1922 года продовольственные работники были переведены в разряд военнослужащих. Продкомиссар Михаил Александрович Шолохов получил военную форму: гимнастёрка, галифе, сапоги. Она ему очень шла. Подтянутый, обаятельный, крепкий. На ношение оружия он теперь тоже имел право. Однако главная опасность его подстерегала вовсе не со стороны кружащих по Дону банд.

Вести работу в те дни и месяцы, когда в одном курене ещё держатся, в трёх других люди от голода доходят, а в иной зайдёшь, а там все умерли, – то ещё испытание.

В письме к своей доброй знакомой Евгении Левицкой от 22 июля 1929 года Шолохов писал: «Я вёл крутую линию, да и время было крутое; шибко я комиссарил, был судим ревтрибуналом за превышение власти…»

Мария Петровна отмахивалась, когда у неё спрашивали – было ли такое: «…выдумщик. Никогда и ничего не превышал. Я же с ним ходила по дворам. И не раз. Зайдём в курень, а там ребятишек, как цыплят, мал мала меньше. Он, не раздумывая, говорил сразу: “Тут брать нечего”…».

На веру мы не можем принять ни слов Шолохова – он вполне мог чуть драматизировать и без того драматические события, – ни оправдательных речей его жены: жёны тоже не всё знают.

Продкомиссару Шаповалову был направлен анонимный донос о самовольных действиях Шолохова.

1 ... 53 54 55 56 57 58 59 60 61 ... 295
Перейти на страницу: