Шрифт:
Закладка:
— Всучил — и все!
— Я просто сказал ему, что у меня есть мыло, но нет масла, однако он мне почему-то не поверил.
— Скотина он был!
— Если вы так говорите, — значит, так оно и есть.
— Тебе нужно надавать как следует…
— У меня сломали забор. Кто мне возместит это?
— Твой новый бургомистр.
— У меня с ним нет никаких дел. Клянусь вам!
— Треп!
— А кто мне оплатит счет? Кто заплатит за нанесенный ущерб?
— Ты что-то много говоришь!
— Это был очень красивый солдат, но он у меня кое-что стащил. Неужели он не знал, что это воровство?
— Он уже висит!
Солдаты посмотрели на поваленную изгородь и невольно вспомнили Таллера. В стоге сена солдаты нашли грузовик, который принадлежал какому-то крестьянину. На этом грузовике они подъехали к зданию общины и стали грузить на него свои пожитки и все, что им удалось стащить.
У одного крестьянина нашли шнапс, тут же напились и поплелись по селу, горланя песню «Темноволосая красотка…». Теперь уже никто из жителей не бросался к окнам, не распахивал их и не выглядывал на улицу. Село будто вымерло. Напрасно солдаты разыскивали девушек, хотя они обязательно должны были быть в селе. Обескураженные неудачей, солдаты напились еще больше.
Трезвым оставался лишь Альфонс Херфурт. Он сидел в кабинете бургомистра и слушал, как шумят и горланят его солдаты. Затем он подошел к окну и распахнул его настежь. Перед зданием общины стоял грузовик, солдаты грузили в него мягкую мебель. Один из солдат, случайно взглянув на окна второго этажа, в одном из них увидел своего унтера. Солдат тащил зачем-то тигель. Увидев Херфурта, солдат выронил свою добычу. Тигель издал колокольный звон. Солдаты на мгновение замерли и как по команде все посмотрели на унтера в окошке.
— Ах вы, пьяные бандиты! — заорал Херфурт, но в голосе его почему-то не прозвучала угроза.
— Слушаюсь, господин унтер-офицер! — нестройным хором гаркнули солдаты. А когда голова унтера скрылась в окне, они как ни в чем не бывало продолжали делать свое дело.
30
Хиндемит подвез Ентца на грузовике от замка к ратуше. Почти всю дорогу оба молчали. Лишь однажды Хиндемит заметил:
— Самое главное еще впереди. — И снова умолк, так как Ентц ничего не ответил.
Проезжая мимо спортплощадки, они увидели лошадей, привязанных к грузовикам.
— Стой, я здесь сойду, а ты езжай к Раубольду! — сказал шоферу Ентц.
Он медленно обошел лошадей, похлопывая их по шее. Ентца приятно удивило, что у них совершенно случайно оказалось так много лошадей. На лицах часовых был написан немой вопрос: «Чем же их кормить?» И, словно угадав их тревоги, Ентц проговорил:
— Завтра что-нибудь придумаем!
Быстрым шагом бургомистр направился к ратуше. Войдя в кабинет, он увидел там Грегора. Каменщик сидел в кресле бургомистра, куда его посадил Ентц, покидая ратушу. Перед каменщиком сидел, положив руки на стол, какой-то незнакомый мужчина.
— Кто это? — спросил Ентц у Грегора.
— Спроси его самого, бургомистр. Мне он не говорит. Я уж хотел было выгнать его за это.
Это был тот самый мужчина, который пришел из села, занятого солдатами Херфурта. У ратуши он долго спорил с часовым, прежде чем попасть в кабинет бургомистра.
— Кто вы такой? — спросил его Ентц.
— Я из села Кочиц…
— Я спрашиваю, кто вы такой?
— Антон Лезер.
— Что вы хотите?
Антон стал рассказывать о событиях в селе. Когда же замолчал, то увидел, что его рассказ не произвел должного впечатления ни на бургомистра, ни на каменщика. Тогда Лезер заговорил вновь. Он не жаловался на отсутствие фантазии и потому нарисовал убедительную картину, что могут натворить в селе эти бандиты, если надолго там задержатся.
Лезер видел уже свое село в развалинах.
Ентц сел на стул, но старался не смотреть пришедшему в глаза, так как пока не знал, чем ему помочь. К тому же Ентц имел право сомневаться в правдивости незнакомца.
— Они ведут себя, как дикари. — продолжал Антон. — До сих пор были только цветочки… А какой смысл мне врать вам? Завтра они будут здесь, в Вальденберге, так сказал их унтер-офицер. И тогда вы сами убедитесь, что я говорю правду.
Ентц вскочил со стула и нервно заходил по комнате. Потом остановился прямо перед Георгом и незаметно подмигнул ему.
— Они грабят мирное население! — говорил Лезер. — А кто даст гарантию, что они не сожгут все село и не убьют его жителей? Они арестовали нашего бургомистра. И кто знает, жив ли он еще. Эти нацистские бандиты способны на все! — Он сделал небольшую паузу, а затем набросился на Ентца: — Сделайте же что-нибудь! Не прячьтесь за своим письменным столом! В Вальденберге у вас тихо, и вы этим довольны! А все кругом пусть горит и рушится? Вас это не касается, так, да? Вы не хотите жертвовать своим покоем? События в нашем селе вас нисколько не интересуют, да? А ведь вы сами на очереди у нацистов. Вы хотите бросить нас им на растерзание! Думаете, что они до вас не доберутся? Если у вас есть сердце, сделайте же что-нибудь, а не приставайте ко мне с ненужными расспросами!
Достав из ящика стола чашку, Ентц налил в нее воды и подал Антону:
— Пей!
Лезер отпил из чашки несколько глотков. Холодная вода немного успокоила его.
— У нас есть отряд вооруженных рабочих, но это немногочисленный отряд. Все наши товарищи охраняют общественные здания в городе. У нас каждый человек на счету.
Антон сразу как-то сник. Ентц перестал ходить по комнате.
— Тогда, по крайней мере, примите меры, чтобы эти бандиты не застали вас врасплох, — посоветовал Антон.
Грегор стукнул кулачищами по столу и сердито прорычал:
— Пусть только главарь этой банды попадется мне на глаза! Я с ним так разделаюсь, что…
— Замолчи ты! — приказал ему Ентц.
— Разве я не доказал, на что способен? — не успокаивался Грегор.
— Нечего хвастаться своими кулаками!
— Посмотрел бы ты на эту церковную крысу, когда он грохнулся на пол…
— Да замолчи ты наконец!
— Хорошо, хорошо. Только учти, если этот бандит появится здесь, я тебя не послушаю.
— Тогда возьмите и меня с собой, — попросил Антон. — Я его видел в лицо и запомнил на всю жизнь. Возьмите меня, и я вам его покажу!
Ентц покачал головой.
— Вы что, не верите мне?
— Об этом не может быть и речи, — сказал Ентц.
— Что я должен делать?
— Ждать! — бросил Ентц.
31
Около девяти часов вечера Раубольду наконец удалось связаться по телефону с Гербертом Ентцем. Слышимость была неважной, голос все время заглушал какой-то шум.
— Я сейчас