В этот момент все четверо были счастливы, ничто не предвещало беды. И вдруг – бах! – сзади раздался какой-то хлопок. Какая-то непреодолимая сила рванула Светлану в сторону, заваливая наземь.

Бах! Бах! – раздались еще два хлопка, и на упавшую Свету навалился захрипевший Сергей.

– Сука-а-а! – раздался рядом чей-то вопль.

Светлана с трудом вывернулась из-под огромного собровца, при этом рука оказалась вымазана чем-то теплым и липким. Кровь! Дикий испуг поднял девушку на колени, в панике заставив ощупать себя, – но нет, все в порядке, кровь не ее. Но раз так… Сергей! Сережа!

Он лежал рядом, лицом вниз. В правой лопатке у него виднелась большая рана, рубашка вокруг нее быстро пропитывалась кровью.

– Конан! Твою мать! Живой?! – метнулся мимо нее к другу Иван.

– Живой… Света? Кто? – с трудом прохрипел Конан.

– Ты как? Цела? – Дикий окинул девушку быстрым взглядом.

Света не сразу поняла, что это уже к ней обращаются, и кивнула головой:

– Да…

Глянула вправо и онемела от ужаса: совсем рядом, не шевелясь, вниз лицом лежала Грета. Плохо лежала. Не сказать что в какой-то неестественной позе, но даже мимолетного взгляда было достаточно, чтобы понять: все очень плохо. Не лежат так живые…

– Сука! Су-ука! – выкрикнув в небеса ругательства, Иван рванул свою рубаху через голову и протянул Светлане. – Приложи вот так, – показал он, придавив рубаху к ране рукой Светланы, – и полицию вызови. Я скоро. Ни на что не обращай внимания!

И как был, полуголый, с пистолетом, бросился назад, где метрах в десяти на земле корчился, держась за живот, какой-то мужчина.

Светлана, поудобнее перехватив Иванову рубаху левой рукой, принялась останавливать кровь, правой же достала телефон и набрала номер полиции. Пока шел гудок, она еще раз глянула на Грету. У основания шеи девушки, пачкая блузку, расплывалось кровавое пятно.

– А-а-а! – раздался сзади крик боли.

– Отвечай на вопрос, падла! Я тебе вопрос задал!

– Иван, – крикнула Светлана, обнаруживая недюжинное присутствие духа, – он может не понимать по-русски!

– Тьфу ты, падла, нерусь хренова! – И дальше уже по-английски Дикий продолжил: – Кто?! Кто тебя послал?!

В ответ какое-то бормотание и потом опять дикий крик боли.

– Светик, зайка, не смотри туда, – вдруг прохрипел Сергей.

– Сереженька! Тебе очень больно?! Скорая уже едет, все будет хорошо!

И тут из глаз девушки хлынули-таки слезы. И весь окружающий мир перестал существовать, сузившись до одного человека – ее любимого, которому было плохо.

Очнулась она, только когда примчавшиеся на место преступления полицейские вместе с медиками стали грузить Сергея на носилки. Ее мягко отстранили, и только тут Светлана сбросила с себя оцепенение, оглянулась по сторонам, пытаясь понять, что происходит вокруг.

Вокруг было полно людей. Полицейские, натянув вокруг места происшествия полосатую ленту, бдительно следили, чтобы никто из невесть откуда набежавшей толпы не пересекал намеченную границу. Внутри периметра деловито суетились врачи и следователи. Сзади лежало неподвижное тело нападавшего, а справа, раскачиваясь из стороны в сторону и что-то шепча, сидел на коленях полуобнаженный растрепанный Иван. Тело Греты было перевернуто на спину, голова ее покоилась на Ваниных коленях, и со стороны создавалось впечатление, будто влюбленная парочка, устроившись поудобнее, наслаждается обществом друг друга, и парень что-то тихонько нашептывает девушке и ласково гладит ее волосы. Может, и вправду, Дикий сейчас разговаривал с Гретой, может, прощался с ней или просто молился, да только она уже ничего ответить ему не могла…

К Ивану подошел полицейский, заговорил, но тот никак не отреагировал. Тогда санитары подкатили носилки и попытались погрузить на них тело девушки. Неожиданно вместо шепота Иван рявкнул так, что даже полицейский схватился за пистолет, а медики и вовсе шарахнулись в стороны.

Дикий сам поднял тело Греты и аккуратно уложил его на носилки. Потом отобрал у одного из сотрудников скорой простынь, укрыл любимую. Тщательно, словно боялся, что она простудится, подоткнул простынь со всех сторон, поправил локоны и отступил на шаг, оглядывая результат своей работы. Медики с опаской подошли к носилкам и, не используя колеса, понесли к машине.

К Ивану снова обратился полицейский, но тот опять не отреагировал, будто и не слышал. Молча развернулся и подошел к Светлане. Остановился подле нее бледный, кисти рук и жилистые предплечья в крови, глаза темные, ввалившиеся.

– Ты как?

– Нормально, – тихо ответила девушка.

– Что врачи сказали? Что с Серым?

– Сказали, угрозы жизни нет, но сейчас в реанимацию повезли.

– Поехали.

– Куда?

– В реанимацию.

– Так туда ж никого не пускают!

– Правильно, не пускают.

– Так зачем ехать? – недоуменно спросила Светлана.

– Надо, Светик, надо, – уставшим голосом, очень тихо сказал Иван.

И девушка вдруг поняла, что, действительно, надо.

Они вдвоем еще двое суток дежурили у дверей реанимационного блока местной больницы, пока Конана не перевели в палату интенсивной терапии. У него оказалась раздроблена лопатка, сломаны два ребра и ушиблена верхушка легкого. Врач сетовал на то, что пуля была сорок четвертого калибра и безоболочечная – вся энергия выстрела досталась Сергею.

Как только опасность миновала, Иван отвез Светлану к себе домой. Предложил ей пойти на половину Конана, но ей было жутковато и тоскливо одной.

– Ну, тогда дуй в ванную. Полотенца, пижамы там, в шкафчике. Я потом, после тебя. Нам сегодня нужно выспаться. Пьезо звонил: завтра похороны, в два часа дня.

Когда девушка вышла из ванной, Ваня уже спал на диване, свернувшись калачиком. Рядом на полу стояла полупустая бутылка виски. А на щеке была видна не до конца высохшая дорожка от слез.

23. Спасательная операция

В полуденную жару клиентов в «Рубиконе» можно было пересчитать по пальцам одной руки. Было время, когда Саню Абрикосова это жутко раздражало. Дотошный и педантичный, словно настоящий классический немец, он пытался систематизировать работу своего магазина, разложить по полочкам все составляющие успеха с обязательным вычислением среднего количества выручки в час, необходимого для получения гарантированной прибыли. Однако эти вот часы в середине дня никакими усилиями не хотели вписываться в общую картину, ежедневно рисуя ему в графике финансовые провалы, которые приходилось вытягивать в утреннее и вечернее время. Поступай выручка равномерно, в соответствии с разработанным планом, рабочий день мог бы быть короче, а так приходилось торчать на рабочем месте по двенадцать-четырнадцать часов.

Однако примерно через полгода работы он смирился с этой проблемой и даже научился получать от нее удовольствие. В конце концов, когда еще можно спокойно, без помех погонять в «Ворд оф тэнкс» в Сети с такими же «успешными», целыми днями «горящими на работе»