Мальчик-гусь от души рассмеялся, как будто сам себе не поверил, и в этот момент я поняла, кого он мне напоминает.

— Выставка рыб! Это же круто! — продолжал он.

— А который из них твой брат? — спросила я, уже зная ответ.

— Тот, который Колин. Колин Фекуорт.

Невероятно. Мальчик-гусь и наставник нашего Макгрегора — братья.

— А тебе разве не надо быть там? — я махнула рукой в сторону Общественного центра.

— Не надо. Я в выставке не участвую. Да и рыб у меня нет. Я не очень-то лажу с домашними питомцами. Да и вообще со всеми, кого надо не забывать кормить.

Я испытала громадное облегчение. Мне в голову не пришло ничего лучшего, чем показать на его лицо и сказать:

— По-моему, у тебя на губе какая-то грязь.

Едва я это произнесла, как уже сама не верила, что решилась на такое.

Однако Гусю это было как с гуся вода.

— Хр-р… — заурчал он и почесал голову. — Ты имеешь в виду мои усы! — У него был до странности довольный вид. — Они у меня недавно, — пояснил Мальчик-гусь. — Я, Видишь ли, пытаюсь поощрить их к росту, поэтому не тревожу бритьем.

— Может, тебе стоит их разок сбрить, чтобы они начали расти по-настоящему? ^предположила я, вспомнив, как мама однажды объясняла мне, почему некоторые женщины не бреют себе зону бикини. Не желая развивать эту тему, я ее сменила: — Ты отсюда?

— Нет, я из Руперта. Приехал в Террасу с братом. Один мой друг должен был играть здесь в хоккей, но я, наверное, перепутал день.

— Серьезно? — спросила я с искренним интересом, хотя меня обычно мало занимает то, что другие о себе выкладывают. Если, конечно, они не говорят при этом с кем-то другим. Однако все, что ни произносил Мальчик-гусь, было так замечательно…

— Да, — ответил он, тяжело вздохнув и еще немного почесав голову. — Я часто путаю. Мой друг Род, на которого я приехал посмотреть, играет отлично. Не то что я. Я хотя и играл немного в хоккей, меня все время оставляли таращиться на площадку с противоположного конца. Тренер говорил мне, что я недостаточно собран, боялся, что получу травму.

— В общем-то, — продолжал он, — я экспериментирую, но, кажется, способностей у меня — ноль. — Чесание головы стало глубокомысленным. — Вот. Ни командные игры, ни, там, математика, ни видеоигры, ни роликовые коньки, ни резьба по дереву. Так что теперь я пробую себя в беге по пересеченной местности, вдруг получится?

Я почувствовала, что просто обязана ему помочь.

— Ты, безусловно, бегал бы быстрее, если бы на тебе была обувь получше. Эти ботинки, наверное, слишком тяжелы для бега.

Он с недоумением посмотрел на свои ботинки.

— Думаешь? Должно быть, ты права. Мне просто не хочется тратить деньги на новую обувь, пока я не увижу, что в беге у меня есть перспективы.

— Понятно, — ответила я.

— Дело в том, что деньги — единственное, с чем у меня порядок. Я самостоятельно покупаю себе одежду с семи или восьми лет. Секрет экономии денег на одежде — никогда не покупать новую. — Он сказал это очень простосердечно.

Я восторженно кивнула. Интересно, сам ли он в одно из своих путешествий по магазинам купил эти огромные зауженные укороченные штаны?

Он взглянул на меня и с заговорщицким видом высказал предположение:

— Ты тоже сама себе покупаешь одежду?

Я расхохоталась. Не смогла удержаться. Неужели Гусь не знает, что все наши ровесники сами покупают себе одежду? Возможно, его брат слишком занят наукой, чтобы беспокоить себя такой ерундой. Макгрегор — тот точно занят, но ему всего десять.

Мы стояли рядом, я смеялась над ним, а он просто смеялся.

— Пойдем? — спросила я.

— Пойдем, — ответил он.

Мы молча зашагали обратно на рыбную выставку. Он взмок, как будто отмахал в своих желтых кожаных рабочих ботинках сотню миль. Я выглядела как обычно, за исключением того, что сняла с головы и тащила в руках наушники, чтобы, не дай бог, не пропустить ни слова, если Гусь что-нибудь скажет. Думаю, что любой, кто вздумал бы за нами следить, не усомнился бы, что нам уже позволено самим покупать себе одежду.

Когда мы вошли в спортивный зал, судьи уже вовсю объявляли победителей. У микрофона стоял самый крупный из них, Рэнди. Он говорил о том, как трудно оказалось выявить победителя в категории «лучшие фундулюсы» и что уровень конкурса был высочайшим. После этого вызвал Пита и вручил ему первый, второй и третий призы за лучших фундулюсов. Жена Пита, по-прежнему ссутулившаяся за контейнерами с фундулюсами, приподняла бровь и уныло захлопала, мол, нечего его поощрять.

Следующая категория — «лучшая племенная пара» и «лучшие мальки». Рэнди распинался о том, как важно уметь воспроизводить хорошие характеристики родителей и тому подобное. С того места в задней части спортивного зала, где мы вдвоем стояли, мне было видно, как мать в диком напряжении уставилась на Толстого Рэнди, вцепившись в руку Макгрегора. Тот даже поморщился от боли. Мамин дух соперничества граничит с насилием над ребенком.

Закончив треп, рассчитанный на создание интриги, Рэнди выдержал драматическую паузу и объявил:

— Итак, первый приз за лучшую племенную пару присуждается Макгрегору Маклеоду и его прелестной парочке рыбок-ангелов.

Мать заорала и вскочила с места, врезавшись в стол и залив все вокруг водой из аквариумов. Остальные участники конкурса бросали на нее исполненные острой неприязни взгляды. Макгрегор, мой маленький счастливый братик, поднялся и пошел забирать полагающуюся ему широкую синюю ленту. Я схватила за руку Мальчика-гуся и прошептала:

— Это мой брат.

На него это явно произвело впечатление, и он спросил:

— Серьезно? — И в доказательство того, что все понимает, добавил: — Должно быть, рыбки у него просто супер.

Мальчик-гусь был безупречен. И хотя он немного вспотел и так далее, все равно пахло от него совсем неплохо. Не какими-нибудь цветами, естественно, а как-то по-мужски.

В порыве чувств я снова схватила его за руку и повторила:

— Да. Это мой брат.

Почувствовав важность момента и крепко держа меня за руку, Мальчик-гусь указал свободной рукой на Колина, стоявшего в сторонке с самым цветущим и компетентным видом.

— А это — мой!

Я окинула взглядом зал и увидела, как на меня пристально, с отвисшей челюстью смотрит моя мать, поэтому тут же выдернула руку из руки Гуся. Макгрегор в это время находился на сцене с судьями, обменивался рукопожатиями и получал свою ленту.

Для меня это были одновременно и лучшие, и худшие