– А чего бы и не потолковать, – спокойно ответил Григорий, сплюнул, отшвырнул сигарету, двинулся, увлекая Глеба подальше от вагончиков. – Потолковать – это мы завсегда. Только ты учти, на всякий случай, что я ее в обиду не дам. Потому что она тут точно ни при чем.

– Она – это Марианна Резанова?

– А ты, Глеб Валентинович, головастый. И информацию собирать умеешь.

– Я видел вас в день приезда у озера. Точнее, встретил Марианну, которая возвращалась в дом, а ты намеренно начал отвлекать мое внимание ничего не значащей болтовней про пиво и все такое. Не было тебе никакой нужды со мной разговаривать, но важно было сообщить мне повод, по которому ты оказался у озера. А на самом деле ты встречался с Марианной. И сегодня утром тоже. Розовый помпон от ее пеньюара нашли в траве.

– Видимо, оторвался, когда я пытался ее удержать, чтобы она не уходила.

– Я ни за что не поверю, что вы – любовники. Даже совершенно постороннему человеку понятно, что Марианна любит своего мужа.

– Ну да. Вот уже двадцать лет, как она любит Пашку, а я все эти годы люблю ее. Мы – одноклассники, понимаешь. И несколько лет дружили, пока ее отец не познакомил ее с Резановым. Он был убежден, что я – не пара его дочери, потому что она с золотой ложкой во рту родилась, а я из простой семьи. Мама – повариха в ресторане, отец – крановщик на стройке.

– То есть ты вырос в полной семье и знаешь, кто твои родители?

Муркин смотрел на него, явно сбитый с толку.

– Ты, Глеб Валентинович, чего нанюхался, что ли? – с подозрением спросил он.

– Просто, говорят, у хозяйки поместья был внебрачный ребенок, которого она куда-то с рук сбыла, чтобы за границу уехать. Вот я и проверяю, не ты ли это, часом.

– Не, не я, – замотал головой Муркин. – Я свою родословную до прабабушки и прадедушки знаю. Ничего дворянского в моем происхождении нет. К сожалению. Потому что, будь иначе, может, у меня и был бы шанс Марианну завоевать. Но нет, для нее папочка судьбу жены бизнесмена прочил, а я рылом не вышел, значит.

– В поместье как оказался?

– Случайно. Я после того, как Марианна замуж за Павла вышла, из региона уехал. Завербовался в Тюмень, строителем. И прожил там, почитай, двадцать лет. Вернулся недавно, начал работу искать, устроился в бригаду, которая коттеджи строит. Вместе с ней сюда и попал. Тут уже фамилию хозяйки узнал и сразу понял, что она Павлу родственница, а потом они с Марианной в гости приехали, и я впервые за столько лет ее увидел.

– Она тебя узнала?

– В первый раз я не рискнул ей на глаза показаться. Издали наблюдал. Увидел, что она еще красивее стала. Надеялся, что, может, за столько лет разладилось у них с мужем что-то. Но нет. Убедился, что она все так же с него глаз не сводит. А вот девочка их неприкаянной мне показалась. Елочка. Она так на Марианну в юности похожа, аж глазам больно. И все пытается родителям что-то доказать, но им до нее словно и дела нет. Павел про свой бизнес думает, Марианна про Павла, а девчонка сама по себе.

Ну да. Это Глеб знал и сам. Часто так бывает, что ребенок предоставлен сам себе. Даже если родители – очень хорошие люди. Мозг у него сейчас работал, как мощный компьютер, связывал воедино оборванные концы, распутывал узлы, действуя на грани разума и интуиции.

– История с привидением – твоих рук дело? – спросил он.

– Да, – кивнул Муркин. – В один из первых приездов Елочка в беседке книжку оставила, про привидения, живущие в старых домах. Ну, я и стал ей подыгрывать. В дом пробирался, перестукивался с ней. Мы так в школе иногда с Марианной перестукивались. У нас даже особый код был. Только Елочка, разумеется, его не понимала. Она стала плошку с молоком и печеньем оставлять, я потихонечку забирал, чтобы никто не видел. Она считала, что в доме привидение живет, а я радовался, думая, что ее привидение – это я.

– Значит, это твои шаги над головой слышала Глафира. И сегодня ты тоже печенье забрал. Тебя Наталья видела. Ладно. А скрипка? Моцарт?

– Да не знал я ни про какого Моцарта. Просто решил, что это красиво будет, если невесть кто на скрипке заиграет. Колонку на чердак установил, так чтобы звук в воздуховод шел, а когда все за стол сели, включил с телефона. Я первую попавшуюся мелодию включил, а это оказался «Реквием по мечте». Марианна так на меня ругалась. Оказывается, у ее мужа проблемы с бизнесом, и она боялась, что он этот реквием на свой счет воспримет. А он даже и не догадался, потому что толстокожий, как носорог. Ни о чем, кроме денег, думать не может.

– Она встречалась с тобой для этого?

– Да. Когда я осмелился ей показаться, мы телефонами обменялись. Я для нее был друг из прошлой жизни. И я начал ей сообщения слать. С признаниями в любви. Дурак, конечно. В прошлый приезд она просила меня уволиться и больше в усадьбе не появляться. Говорила, что не хочет, чтобы Павел меня увидел и узнал. Я этого не сделал. Встречу у озера она назначила, чтобы попытаться меня уговорить. И сегодня снова попросила прийти к озеру. Сказала, что «Реквием по мечте» – это жестоко, что она запрещает мне приближаться к Елочке и вообще больше никогда не хочет меня видеть. А я бы и сам уехал. Я той ночью, когда шар с крыши упал, был в доме и видел, как они с Павлом на кухне обнимались. Я окончательно понял, что ничего не изменилось и то, чего я больше всего на свете хочу, никогда не произойдет. Реквием по моей мечте оказался. Вот как.

В голосе Муркина звучала такая неприкрытая тоска, что Глебу стало его жалко. Но только на мгновение.

– Кто еще видел, что вы встречались у озера? Инесса Леонардовна? Светлана? Это тебя она называла Мурзиком? Ты поэтому их убил?

Григорий отступил на шаг. В изумлении воззрился на Ермолаева.

– Ты чего, мужик? Глеб Валентинович! Никого я не убивал. Да и какого лешего мне это было нужно. И Мурзика я никакого не знаю.

Глеб не успел ответить, потому что в этот момент к ним подошли вновь приехавшие в усадьбу Дмитрий Воронов и следователь Михаил Зимин.

– Слушай, Глеб, тут такое дело, – чуть смущенно начал Воронов, но Зимин его перебил.

– Позвольте, я сам. Как процессуальное лицо, так сказать. Глеб Валентинович Ермолаев?

– Ну да. Можно подумать, вы этого не знаете, – Глеб был абсолютно спокоен, потому что ему было совершенно нечего скрывать.

– Я позвонил адвокату госпожи Резановой, который ознакомил меня с содержанием ее завещания, после чего у меня появились к вам дополнительные вопросы.

Боковым зрением Глеб видел, как из дома вышли Глафира и Тайка и быстрым шагом направляются в их сторону.

– Появились, так задавайте, – сказал он, по-прежнему, совершенно безмятежно. Смотреть на тандем своей дочери с писательницей Северцевой он мог до бесконечности. – Правда, мне непонятно, какое отношение я имею к завещанию Инессы Леонардовны.

– Самое прямое. Вы указаны в нем одним из наследников. Вы и ваша дочь. Именно вам завещано ружье, стоимостью в миллион долларов, принадлежащее авторству Петера Хофера, а также земельный участок с расположенными на нем лесными угодьями, за исключением собственно поместья, которое вместе с домом переходит Павлу Резанову. Ваша дочь же наследует скрипку Страдивари. И все это на том основании, что вы приходитесь Инессе Резановой сыном, а ваша дочь, соответственно, внучкой.

Глеб покачнулся, как будто его со всего размаху ударили по голове.

– Что вы сказали?

– Вы будете меня уверять, что этого не знали?

– Но я действительно этого не знал. Это какая-то ошибка.

Он вспомнил, как однажды спросил у отца, когда приедет мама. Нет, он привык жить без нее, вдвоем с отцом, просто у других детей были мамы, а у него нет. Интуитивно он обходил эту тему молчанием, потому что чувствовал, что его расспросы будут неприятны