противоположной линии хребта донесся взрыв интенсивной барабанной дроби.

- И я думаю, ты скоро узнаешь, - сказал ему Фейн.

* * *

- Довольно интересное формирование, - заметил Панер, подкручивая увеличение на своем визоре.

Силы боманов насчитывали по меньшей мере пятнадцать тысяч человек, но они располагались не так широко, как меньшая диаспранская армия. Узость их фронта привела бы к сокрушительному фланговому удару, если бы у капитана были для этого силы, но у него их не было, и если фронт не был таким широким, как боевая линия диаспранцев, он был намного глубже. Он тек и тек через хребет, казавшийся бесконечным ледник варваров, и было очевидно, что армия нового образца сильно уступала в численности. Капитан наблюдал за их приближением еще несколько мгновений, затем включил свой коммуникатор.

- Ладно, морские пехотинцы. Вот где мы зарабатываем нашу зарплату. Этих пенистых следует остановить.

* * *

- Их там миллион! - Пол взвыл и начал пятиться.

- Пол! - рявкнул командир отделения. - Внимание!

Дни и недели безжалостных тренировок взяли свое, и рядовой на мгновение замер - ровно настолько, чтобы командир отделения смог взять себя в руки.

- Их там не миллион! И даже если бы они были, это не имело бы значения. Они все должны пройти мимо твоей пики, и моей пики, и пики Бейла! Встань и приготовься к отражению! Стой на своем!

Рядовой перед Бейлом Кромом начал оборачиваться - затем замер, когда холодный голос позади них эхом прорвался сквозь грохот барабанов.

- Шил Тар, я застрелю тебя, если ты повернешься назад, - сказала младший капрал Бриана Кейн со смертельным спокойствием, гораздо более пугающим, чем любой разъяренный крик. Рядовой заколебался, и, несмотря на барабаны и приближающиеся крики боманов, несмотря на странный, внутренний звук тысяч ног, спускающихся по дальнему склону, звук стрельбы из винтовки морского пехотинца был отчетливым.

Шил Тар повернулся обратно к наступающему врагу, но Фейн видел, как он дрожит от страха. Масса врагов, надвигавшихся на них, была ужасающей. Казалось невозможным, как что-либо могло остановить этот живой поток стали и ярости.

* * *

Панер видел, как время от времени мелькало чье-то лицо, повернутое в сторону бастиона. Это была нервная реакция, к которой он привык, но на этот раз все было по-другому. Он был морским пехотинцем, приученным к смертоносному, высокотехнологичному бою империи Человека и ее врагов. До его прибытия на Мардук ему не был привычен предельно низкотехнологичный бой - бой с использованием острой стали, копий и грубой мускульной силы. И все же, несмотря на все это, он точно знал, что ему сейчас нужно делать. Один древний генерал однажды сказал, что единственное, что нужно делать генералу в битве, - это оставаться неподвижным и непоколебимым, как камень. Другая пословица, возможно, менее элегантная, но не менее точная, резюмировала это по-другому: "Никогда не позволяй им видеть, как ты потеешь". Все сводилось к одному и тому же: если бы он проявил хоть малейший намек на нервозность, это мгновенно передалось бы полкам... и диаспранская линия распалась бы.

Так что он не выказывал никакого беспокойства, несмотря на неприятное численное превосходство боманов. Даже с, возможно, превосходной техникой фаланги и стены щитов, а также преимуществом живой изгороди из кольев, битва действительно была бы контактной.

И, как и во многих битвах на близком расстоянии, в конце концов, все свелось бы к одному важнейшему качеству: нервам.

* * *

Роджер сидел на Пэтти, поставив одиннадцатимиллиметровое ружье вертикально на одно колено, положив руку на бронированный щит флар-та, и наблюдал за приближающимися варварами. Он знал так же хорошо, как и капитан, что ему следовало бы сохранять спокойствие перед солдатами полка, за которым он стоял, но, хоть убей, он не мог. Он просто был слишком зол.

Он устал от этой бесконечной битвы. Он устал от стресса и ужаса. Он устал сталкиваться с одной бандой воинов за другой, каждая из которых намеревалась помешать ему вернуться домой. И больше всего на свете он устал наблюдать, как морские пехотинцы, которые стали для него людьми, умирают один за другим, даже когда он узнал, насколько дорог ему каждый из них.

Ему хотелось оттащить боманов в сторону и сказать: "Послушайте, все, чего мы хотим, - это вернуться на Землю, так что, если вы оставите нас в покое, черт возьми, мы оставим вас в покое!"

Но он не мог. Все, что он и морские пехотинцы могли сделать, это убить их, и именно в такие моменты его начинала охватывать ярость. Это началось в первой битве на дальней стороне этой порожденной адом планеты и, казалось, просто нарастало и нарастало. В тот момент это была ярость настолько великая, настолько бездонная, что, казалось, она должна была поглотить мир в огне.

И особенно он был зол из-за того, что Депро была где-то там. Большинство морских пехотинцев были в полной безопасности, насколько это было возможно в битве на этом проклятом мире. Они стояли в тылу формирований, обеспечивая "руководство", и если враг прорвется через линии, у них будет больше шансов спастись. Проигрыш в битве вполне мог означать, что голод в конце концов медленно убьет их всех, но не сегодня.

Но Нимашет была где-то там, со своей командой. Отрезана, и ей некуда бежать. Все, что она могла сделать, это спрятаться и ждать своих приказов, и Роджер знал, какими они будут, и желал - желал так, как будто его душа вылетала из тела, - чтобы их позиции могли поменяться местами. Несмотря на происшедшее в Ран Тай, он понял, что должен был признать собственную безумную влюбленность в одну из своих телохранительниц. Он понятия не имел, было ли это только потому, что он был рядом с ней в хорошие и плохие времена в течение последних нескольких ужасных месяцев, или это было что-то, что неизбежно произошло бы при любых условиях, да это и не имело значения. Прямо сейчас все, что имело значение, это то, что он хотел убить каждого вонючего боманского ублюдка, прежде чем они смогут поднять скользкую руку на его любовь.

Испуганные мардукские копейщики, знавшие человеческие выражения, оглядываясь через плечо в поисках поддержки у своих лидеров, бросали один взгляд на принца Роджера Рамиуса Сергея Александра Чанга Макклинтока и мгновенно поворачивались лицом к своим врагам, ибо даже боманы в своей ярости были менее пугающими, чем лицо их командира-человека.