Пхульпатия заливается густым румянцем и, прикрыв лицо краем сари, выбегает во двор.

Лет восемнадцать назад — Пхульпатия тогда только на свет появилась, — отец ее тяжбу из-за земли вел. Все правду искал. А где ж ее найти, правду-то? Землю у него отсудили, а какая жизнь безземельному? Помаялся он, помаялся, потом зачах и помер. С тех самых пор и мыкают они горе — жена, раньше времени превратившаяся в старуху, и единственная ее дочь. Ходят они по людям — толкут рис, носят воду, убирают дома. Тем и живут. За трудолюбие уважают их в деревне. Хотя и золотые руки у старухи, ремесло ее никому не нужно стало. Теперь, если у кого свадьба или какое другое торжество, ее уже не зовут. Даже в деревне теперь мазанки почти не расписывают. Вместо этого украшают стены семейными фотографиями да дешевыми лубочными картинками с изображениями богов и богинь. Но вчера почтальон принес старухе денежный перевод — двести пятьдесят рупий. Из самой Патны. Вот уж, действительно, как в пословице: «Если захочет всевышний наградить, то сделает это, даже проломив крышу». А тут и проламывать нечего: крыша у старухиной мазанки — соломенная.

Узнав про перевод, жители вынуждены были признать: не такое уж оно ненужное, старухино ремесло. И по деревне тотчас же разносится: человек, что приезжал из Патны, в самом деле интересуется настенной живописью.

Недели через полторы Санатан приехал в деревню снова. Все эти дни в деревне только и толков было, что о старухе да о денежном переводе. Во дворе у нее целыми днями толпились соседки, а староста и глава панчаята, прежде не замечавшие ее, теперь, проходя мимо, подобострастно отвешивали поклоны и неизменно желали ей доброго здоровья.

И вдруг односельчан ошеломила новость: «Уехала старуха!»

— Да не в Патну, нет, прямо в Дели. Санатан увез. В Дели, говорят, тоже будет расписывать стены, распишет стену — получит тысячу!

— Да разве заработок такой бывает?

— Это не заработок, а премия. Ну, вроде подарка за хорошую работу.

— А Пхульпатия разве не уехала с нею?

— Да нет, тут она. К ней женщина какая-то приехала. Родственница, говорит. Тоже мастерица. Дней десять поживет, может, двенадцать.

— Ну, теперь смотри: вслед за мастерицами повалят к нам мастера — подбирать где что плохо лежит…

Через несколько дней явился в деревню лавочник Бадри Бхагат. Он принес газету, а в газете — фотография: какой-то важный сахиб вручает старухе премию. Вот тебе и старуха, мать Пхульпатии!

Бадри Бхагат держит лавку у вокзала и, как каждый лавочник, отлично знает цены на муку и горох, а, кроме того, интересуется всем, что происходит в мире, и помнит важнейшие события за последние десять лет. А все потому, что газеты читает.

— Будет она возвращаться из Дели — надо устроить ей торжественную встречу, — предлагает лавочник. — Из травы да соломы сделаем триумфальную арку, обмажем глиной, а уж распишет ее сама Пхульпатия… Ах, это ты, сестрица Пхуло? — расплывается он в улыбке, завидев Пхульпатию. — Премию-то, смотри, используй с толком. А потом, глядишь, и сама в лауреаты выбьешься… Прославила деревню твоя матушка на всю Индию, да что там Индию — считай, на весь мир. В газете так и написано: «Госпожа Панна Дэви — односельчане зовут ее просто Пания — никогда не забывает подписать свои произведения, хотя буквы выводит медленно и с трудом. Кроме имени, она указывает также название своей деревни и округа». Вот теперь и скажите вы мне, прославила она деревню или нет?

— Верно, верно говоришь! — зашумели вокруг, а кто-то выкрикнул:

— Слава нашей Панна Дэви!

— Слава!.. Слава!.. Слава!..

Приехавшая к Пхульпатии гостья, сидя в кругу женщин, жеманно поджимает губы и говорит не на майтхили, как все деревенские, а на качахри могалахи[37], точно в суде или на заседании панчаята. Внимая ее речам, женщины прикрывают лицо концом сари и втихомолку хихикают.

— Да разве Пхульпатии сравняться с матерью! И половины не умеет того, что мать!

— Почему ж это вдруг половины? — удивляется гостья.

Гостья Пхульпатии — учительница, ведет курсы настенной живописи в деревенской школе для девочек. Она постоянно жует бетель и, вызывая удивление местных женщин, свободно вступает в разговор с чужими мужчинами.

— Искусство настенной росписи Пхульпатия с детства освоила, — продолжает гостья. — Теперь она самостоятельно умеет работать — и краску приготовить, и колер подобрать, и картину написать. А это, как вы сами понимаете, дело непростое. Тут одним уменьем не возьмешь, тут талант нужен. Ведь талант…

— Вы бы, сестрица, взяли Пхульпатию на время к себе да подучили ее грамоте еще немного, — прерывает ее Бадри Бхагат.

— Да разве это от меня зависит? — разводит гостья руками. — С моей помощью она окончила начальную школу. Хотела я тогда, чтобы она продолжала образование. Но тут заупрямилась ее мать: «Получилась, — говорит, — немного, и хватит». Что я могла сделать? Впрочем, и ее понять можно: дочь — единственная ее помощница…

— Да и замуж бы ей пора. Жениха нужно хорошего подыскать, из приличной семьи, — замечает Бхагат. — За приданым теперь дело не станет…

Гостья отправляет в рот бетель, предложенный Бадри Бхагатом, и продолжает:

— Это непросто — жениха хорошего подыскать, Бадри-бабу. Все в руках всевышнего. А теперь — дело ясное — будет гораздо проще. Недаром ведь в песне поется: «С деньгами все сердца открыты».

— А вы знаете, Джокхан и тут собрался было руки погреть, — прерывает гостью Нагешвар Дас. — «Если, — говорит, — мать Пхульпатии даст мне расписку на пять тысяч рупий, сыщу для ее дочки хорошего жениха». Но тут уж его номер не прошел.

Из столицы возвратилась, наконец, мать Пхульпатии. Тотчас же по деревне разнесся слух, что подарков она привезла столько, что на три повозки еле погрузили.

На станции ей была устроена торжественная встреча: вся деревня пришла приветствовать ставшую знаменитой односельчанку. У входа на вокзал возвели триумфальную арку, которую Пхульпатия расписала затейливым узором. Прибывший вместе с виновницей торжества Санатан, выйдя из вагона, первым делом обратил внимание на красных рыб, украшавших свод арки.

— Где это вы видели, чтоб рыбы были красного цвета? — насмешливо взглянув на художницу, спросил Санатан.

— А вы не видели? — искренне удивляется Пхульпатия. — Вы только пройдите к нашей речушке на рассвете в месяце джетх или ашарх[38] — вся рыба там красная… Вы в своей Патне и на речку, видать, никогда не ходите.

— Там и речки-то нет.

Тем временем односельчане окружили Нароттама — дядю Пхульпатии, который ездил с сестрою в Дели.

— Ну, расскажите еще, что там видели. Все-таки столица.

— Дайте человеку хоть немного отдышаться! — заявляет гостья. Решительно взяв мужа