Я еще больше изучил вопрос с музыкой. Музыкальный директор Коултер, который занимался созданием фильма, сказал в интервью что-то вроде: "Музыка Джона Лури не была нам особенно интересна. Нам понравилось, что он играл с Марком Риботом и Наной Васконселос, но в остальном мы не заинтересовались".

Наконец-то мое имя упомянули, чтобы оскорбить меня.

Что за хрень тут происходит?

Ладно, хотя Жан-Мишель ходил за мной по пятам, как за младшим братом, и я, конечно, во многом повлиял на то, каким он стал, я не хочу приклеиваться к нему, как это делают многие люди. Это тошно, но это правда; это дерьмо становится похожим на Сталина, переписывающего историю, и, похоже, они пытаются исчезнуть меня.

И все же. Я собирался забыть обо всем этом. Честно говоря, я действительно собирался оставить это. Мне казалось, что преследовать его - это негативное занятие.

Позвольте мне работать над тем, что есть положительного. Я дочитаю 14-ю главу, а потом пойду работать над картиной, которую я задумал. Сосредоточьтесь на позитивных моментах.

То, что заставило меня бросить полотенце и сказать: "О, черт, этого не может быть", - это то, как рекламируется "Постоянный отпуск":

Известно, что когда Джармуш снимал фильм в квартире на Восточной Третьей улице, художник Жан-Мишель Баския использовал съемочную площадку в качестве ночлега. "Каждый раз, когда мы снимали обратный ракурс, мне приходилось протаскивать Жан-Мишеля в его спальном мешке под камерой, чтобы он оказался вне кадра", - рассказывал режиссер. "Он ворчал и снова засыпал".

А то, что Джармуш говорит в интервью, еще хуже и неправдивее. Он говорит о том, что поддерживал молодого художника, разрешая ему спать на съемочной площадке.

Жан-Мишель, то и дело, в течение примерно двух лет, ночевал в моей квартире.

Джим снимал свой студенческий фильм "Постоянные каникулы". И в качестве одолжения я разрешил ему хранить оборудование в моей квартире. Это была не его съемочная площадка.

Жан-Мишель даже не присутствовал в тот день, когда Джармуш снимал ту единственную сцену, которую они делали в моей квартире, где танцует Крис Паркер.

Однажды Джиму и его съемочной группе из Нью-Йоркского университета понадобилось перебрать оборудование, поменять катушки или что-то в этом роде, а Жан-Мишель спал на полу. Джим никогда не встречал его до этого, и Жан-Мишель так и не проснулся.

Жан-Мишель расположился в середине пути. В какой-то момент они решили, что будет проще перетащить его в спальном мешке в конец комнаты.

Что меня действительно оскорбляет сейчас, как и тогда, так это то, что коллеги Джима по Нью-Йоркскому университету были настолько подавлены и в какой-то степени отвращены тем, что им пришлось иметь дело с этим "бездомным" и прикасаться к нему. У Джима довольно доброе сердце в таких вещах, он не испытывал отвращения, но все же, он не знал тогда Жан-Мишеля, а теперь злорадствует по этому поводу? Как будто он поддерживал молодого Баския. Святые угодники, прекратите это.

Как бы я ни презирал Джармуша, мне жаль этого парня. Представляете, каково это - придумывать о себе истории, чтобы оправдать себя? Я помню, как я чувствовал себя с моей униформой Шебро Строителей.

Ощущения были просто ужасными.

15. Секс-монстр Гайдзин

Через несколько месяцев моя постоянная подружка Мария переехала в Лос-Анджелес. Она сняла небольшой домик на Хаммонде с сухим задним двором и лимонным деревом. Раньше этот дом принадлежал телевизионной бабушке Уолтон. Вы можете представить ее на кухне в фартуке, а может, мне мерещится бабушка Клэмпетт. Мария хотела, чтобы я вышел в свет, поэтому я заказал сольный концерт и уехал на неделю или около того.

Жан-Мишель встретил меня в аэропорту на лимузине и настоял, чтобы мы заехали в "Фатбургер". Он был влюблен в "Фэтбургер". Жан-Мишель остановился в доме своего арт-дилера Ларри Гагосяна. Мы нюхали кокаин и курили крепкую травку Вилли Мейса. Потом я репетировал, пока Вилли рисовал на полу. Я исполнял хроматическую партию, которая замедлялась и доходила до шепота в верхнем регистре, а затем снова спускалась. То, что я делал на рожке, было очень здорово. Я много тренировался для сольного концерта и очень хорошо держал рог. Это была та самая горшочная вещь, когда музыкальная фраза может защекотать какую-то точку в вашем мозгу". Вилли поднял глаза от своей картины, широко ухмыльнулся и кивнул мне. Эта ухмылка была потрясающей. В ней было столько одобрительного тепла.

У него было такое свойство, которое бывает у детей: они смотрят на вас и, кажется, видят вас насквозь. Если вы делаете что-то фальшивое или в вашей душе есть что-то фальшивое, ребенок это увидит. Если же вы делаете что-то настоящее и правильное, он тоже это увидит и засияет от восторга.

Он был удивительно силен и мог заставить меня чувствовать себя неуверенно так, как никто другой никогда не мог. И теперь, когда вокруг крутились деньги, а я была на мели, он был каким-то уродливым в том, что постоянно говорил мне это в лицо.

Но потом я играл, и меня действительно зацепила эта вещь, эта прекрасная странная вещь, и я ухмылялся. Я мог бы играть эту музыку для миллиона других людей, и никто не понял бы ее так, как он.

Я заснул на диване. Наверное, это жир из "Фэтбургера" вытолкнулся кокаином, но когда я проснулся, на правой стороне живота сидела лужа жира, идеально отображавшая мою печень.

Благодаря славе и деньгам Жан-Мишель временами, казалось, превращался в Иди Амина.

Его девушка, Сюзанна Маллук, была там, в Лос-Анджелесе, и разразилась тирадой. Она явно была очень обижена и зла, плакала и кричала о чем-то, что он сделал. Меня это очень беспокоило, а его, похоже, ничуть не волновало. Он не смотрел на нее. А если и смотрел, то лишь кратковременным, ледяным взглядом.

Он бросил ей 500 долларов и велел лететь обратно в Нью-Йорк. Странно, что за несколько лет до этого он пришел ко мне посреди ночи с тоской и раздражением, прося совета, как поступить с любимой девушкой, Сюзанной, которая не хочет с ним встречаться, потому что он беден и бездомный. Мы записали наш разговор о том, как ему зарабатывать на жизнь. У меня до сих пор где-то хранится эта запись, но я не хочу ее слушать.

Мария не умела водить машину. Нельзя жить в Лос-Анджелесе и не уметь водить машину. У нее была машина, но она не умела