стоит поступать во время встречи с Горбачевым на Мальте, и это длинное письмо содержало широкий анализ революционных процессов в Европе, положения в Советском Союзе и императивность сокращения вооружений, как стратегических, так и обычных. Но все это было лишь прелюдией к тому, что на самом деле имел в виду канцлер, а именно то, как Бушу нужно обсуждать германский вопрос на Мальте. Коль связал горбачевскую политику «свободы выбора» в 1989 г. и великий образ «жизни, свободы и стремления к счастью», обрисованный Америкой в 1776-м. Он подчеркнул, что современный запрос на освобождение исходит от самих народов – поляков, венгров, чехов, так же как и от восточных немцев, – и это не просто поворот на Запад, а исторически значимое стремление к реформам, исходящее изнутри каждой нации и из каждой их культуры. Этим суждением он стремился уйти от всякой «победной» западной риторики и в то же время придать вес ключевой теме своего письма – «самоопределению», столь критически важной для его подхода к решению германского вопроса. Только после этого канцлер, излагая свои «10 пунктов», принялся рассматривать объединение – это была самая длинная часть его письма. Имея в виду предстоящий саммит, Коль прямо обращался за поддержкой к Бушу, настаивая на том, что сверхдержавы не просто не должны решать вопросы Германии без нее, как это сделали Рузвельт и Сталин в 1945 г. Не должно быть, как он сказал Бушу, «никакой параллели между Ялтой и Мальтой»[478].

Интересно, что Эгон Кренц тоже написал Бушу письмо о речи Коля: это явилось поразительным свидетельством того времени, когда он ясно осознал, что поддержки Москвы для выживания ГДР больше не хватит. Кренц предупреждал о «национализме» и о «возрождении нацистских идей» – четко направляя указующий перст на Бонн и попросил президента о помощи в сохранении статус-кво, другими словами, о сохранении двух Германий как членов «разных союзов». Кренц не получил ответа на свое письмо. Буш знал, что он уже никто и его дни в той должности сочтены[479].

Однако следующим утром президент взял трубку, чтобы поговорить с Колем. В Белом доме сразу уловили суть последствий «программы из 10 пунктов», видя в ней стратегический переход в сферу международной политики, а не элемент тактической игры в политике внутренней. Скоукрофт был озабочен новыми и односторонними действиями Коля, в то время как сам Буш, хотя и был удивлен, не особенно был этим обеспокоен. Он знал, что канцлер не сможет добиться объединения, действуя в одиночку, и сомневался, что Коль хочет отстраниться от своего самого близкого союзника. «Я уверен, что он посоветуется с нами, прежде чем двигаться дальше, – позднее заметит Буш. – Мы были нужны ему»[480].

29 ноября президент и канцлер проговорили тридцать минут. Во-первых, они договорились о встрече между ними как «личными друзьями» сразу после Мальты, и эта встреча должна была пройти без Геншера. Коль возьмет с собой только занимающегося вопросами объединения Тельчика – решение, которое снова подчеркнуло институциональное и личное соперничество между Бундесканцелярией и МИДом. Затем Коль более детально пояснил, как он надеется достичь объединения. Несмотря на проявленную с ним на прошлой неделе в Страсбурге солидарность, канцлера продолжала беспокоить степень поддержки Миттерана. Он также четко указал, что опирается на Соединенные Штаты. «История сдала нам хорошие карты, – сказал он Бушу. – Я надеюсь, что при сотрудничестве с нашими американскими друзьями мы сможем неплохо сыграть». Президент, как всегда, не говорил лишних слов: «Я очень поддерживаю ваш общий подход. Заметил, что вы делаете акцент на стабильности. Мы ощущаем это точно так же. Стабильность – это ключевое слово. Мы стараемся не делать ничего, что вызвало бы реакцию со стороны СССР». Буш постарался развить этот последний пункт. Он признал, что состояние советской экономики намного хуже, чем они себе это раньше представляли, хотя Шеварднадзе гордо заметил, что Советы не хотят, чтобы Америка их выручала. Поэтому помощь следует предлагать очень осторожно. Но Буш и Коль согласились с тем, что западная помощь понадобится, потому что «мы хотим, чтобы он добился успеха». Канцлер был удовлетворен разговором и поблагодарил Буша «за добрые слова» – «немцы на Западе и на Востоке слушают очень внимательно. Каждое одобрительное слово по поводу самоопределения и объединения сейчас очень важно»[481].

Комментируя прессе состоявшийся телефонный разговор сразу после его окончания, Буш сказал: «Мне было удобно. Я думаю, все идет своим чередом». Ему шутливо напомнили, что, еще будучи вице-президентом, он не увлекался тем, что называл «предвидением» (vision thing), и спросили, каким он видит будущее Европы через пять или десять лет[482]. И президент, чувствуя себя значительно комфортнее, чем раньше, пошутил: «Что касается “предвидений”, стремлений, то я их описал в нескольких редко упоминаемых речах прошлой весной и летом, и я бы хотел, чтобы все к ним вернулись и их перечитали. А я потом проверю». Когда смех стих, он продолжил: «Там вы найдете кое-что из “предвидений” – о Европе целостной и свободной». И он добавил: «Я думаю о Европе как целостной и свободной, и это уже не видение, а реальность». Но президент вынужден был признать: «О том, как мы этого достигнем и какими способами и когда будет решен Германский вопрос и все эти вещи, – я сейчас более определено сказать не могу»[483].

В Москве настроение было существенно менее позитивным. Коль движется слишком быстро и планирует будущее Европы «совершенно без учета точки зрения другой Германии», заявил один из советников Горбачева Вадим Загладин. Советский лидер – во время визита в Рим – прямо сказал итальянскому премьер-министру Джулио Андреотти, что «две Германии останутся реальностями»и что «объединение ФРГ и ГДР не относится к числу важнейших вопросов». Позднее на пресс-конференции Горбачев добавил: «Итак, пусть распорядится история. Не надо подталкивать и форсировать несозревшие процессы»[484]. Была ответная реакция и в западноевропейских столицах. Тэтчер хотя и в неопределенных выражениях, но дала Колю понять, что объединение «не стоит на повестке дня», и французские дипломаты публично тоже выразили серьезные возражения по поводу «преждевременных» действий канцлера[485].

Казалось, что Коль разжег пожар, а человеком, которому пришлось его тушить, был Геншер. Министр иностранных дел был совершенно ошеломлен, когда несколько дней назад канцлер сбросил свою бомбу в «10 пунктов». Вынужденный вытерпеть все это, Геншер, пусть и сквозь зубы, но поздравил Коля в Бундестаге и затем поведал миру, что политика, изложенная в 10 пунктах, является не чем иным, как «продолжением нашей политики в области международных отношений, в сфере безопасности и внутригерманских дел». Конечно, Геншер негодовал, но должен был поддерживать Коля как партнер по коалиции[486]. Впрочем, он сам поступил по отношению к Колю точно так же в своем выступлении с пражского балкона несколькими месяцами ранее. Да, у них были инстинктивно разные подходы к тому,