Шрифт:
Закладка:
Юрия Сапрошина выставили виновным, он был осужден и покончил с собой в камере после суда.
Кто-то должен за это ответить?
Или нет?
Почему следователь Бибер, опытный юрист с восемнадцатилетним стажем работы, не проверила, состоялся ли на самом деле ремонт аппарата искусственного кровообращения? Мне могут сказать, что у нее не было полномочий на проведение аудиторской проверки ЗАО „Медтехносервис-привилеж“, но я на это отвечу, что назначить экспертизу аппарата она могла. Или я ошибаюсь?
Почему следствие и суд поверили медсестре Ш., которая объясняла свое молчание тем, что боялась мести со стороны Сапрошина? Речь же шла не о пустяках, а о человеческой жизни. Ш. не могла не понимать, чем может обернуться использование неисправного аппарата. Да и поводов бояться Сапрошина у нее не было. Что он мог ей сделать? Максимум — высказать свое недовольство в резкой форме, не более того. Как-то не вяжутся у меня концы с концами… А у вас?
Вот еще вопрос — почему Сапрошину было назначено максимальное наказание? За то, что он не соглашался признать свою вину? Но ведь он не был виноват…
Разумеется, если бы Юрий Сапрошин был бы сейчас жив, то его быстро бы „пересудили“, то есть оправдали с учетом открывшихся обстоятельств. Если бы у него были близкие родственники, то они могли бы потребовать реабилитации. Но у Сапрошина никого из близких не осталось. Его однокомнатную квартиру унаследовал внучатый племянник из Новосибирска, который даже не был знаком с ним лично. Однако же мне, совершенно постороннему и непричастному человеку, хотелось бы восстановления доброго имени врача Юрия Сапрошина. И я очень надеюсь на то, что моя статья этому поспособствует.
Из больницы им. Филомафитского профессор Раевский перешел на основную базу своей кафедры, находящуюся в центре сердечно-сосудистой хирургии имени Бакулева. Сам он объясняет это „рабочей необходимостью“, но есть сведения о том, что в больнице Раевский был подвергнут коллективному бойкоту, в котором участвовали даже некоторые заместители главного врача. Что же касается медсестры Ш., то она уволилась из больницы еще в ноябре прошлого года и, как удалось выяснить, сейчас работает администратором в одной из московских косметологических клиник. Общаться с журналистами она категорически отказывается…
На сайте нашей газеты сегодня стартовало голосование за реабилитацию Юрия Сапрошина. Перед голосованием можно ознакомиться с биографией врача, а также с некоторыми документами, которые мы смогли выложить для ознакомления…»
— Разведка донесла, что профессор Раевский больше не оперирует, — сказал Данилов Елене. — Официальная версия гласит, что нехорошие люди, в том числе и я, грешный, довели корифея отечественной кардиохирургии до того, что у него на нервной почве стали дрожать руки.
— Какие негодяи! — Елена притворно нахмурила брови и осуждающе покачала головой. — Тебе стыдно, Данилов? Ты раскаиваешься?
— Так раскаиваюсь, что кушать не могу! — ответил Данилов и положил себе добавки из стоявшей перед ним кастрюльки. — Ну разве что тушеная печенка в горло лезет, да и то, если ее вином запивать.
— А какова реальная причина его ухода из «большого спорта»? — поинтересовалась Елена.
— Никто из анестезиологов Бакулевки не хочет с ним работать, — усмехнулся Данилов. — Одни прямо отказываются, а другие находят у пациентов противопоказания к операции. Ты же понимаешь, что если анестезиолог не хочет брать пациента на стол, он всегда найдет для этого веский повод…
— В крайнем случае можно шепнуть на ушко что-то такое, от чего сразу подскочит давление, — добавила Елена. — Надо же — какие молодцы! Я приветствую такие проявления корпоративной солидарности.
— Да тут не столько в солидарности дело, сколько в нежелании оказаться на месте Сапрошина, — возразил Данилов. — Как можно работать с хирургом, которому не доверяешь? Но и солидарность тоже присутствует, не без этого. Рассказывают, что Раевский ходил жаловаться к администрации, до самого Кунчулия дошел, но ему хором объяснили, что им проще лишиться одного кардиохирурга с изрядно подмоченной репутацией, чем входить в конфликт со всей анестезиологической службой. Короче говоря, Раевского мягко послали на три веселые буквы. Кстати, осенью ему нужно будет переизбираться и не факт, что он останется на кафедре.
— И тогда ему придется просить милостыню в метро! — вставила Мария Владимировна, с интересом слушавшая разговор родителей и бывшая в курсе всей истории.
— Думаю, что до этого дело не дойдет, — Данилов представил себе Раевского с табличкой «Люди добрые! Помогите не умереть с голоду». — Консультантом в какой-нибудь частный медицинский центр его возьмут охотно.
— Не думаю, что после такого скандала кто-то пойдет к нему за рекомендациями, — Мария Владимировна смешно наморщила нос, что вызвало у родителей синхронные улыбки.
— Скандалы быстро забываются, — сказал Данилов. — Точнее — одни скандалы вытесняются другими скандалами. А специалист он хороший, этого у него не отнять.
— И вот тебе, Маша, очередной пример того, как плохо врать и изворачиваться, — назидательно сказала Елена. — Смотри, что случилось с Раевским после его вранья. Судимость он получил, репутацию свою уничтожил, оперировать прекратил, да еще и выплатил государству полтора миллиона, чтобы оказаться наиболее сознательным из всех фигурантов дела. А моральное состояние? Каким бы мерзавцем ни был человек, ему все равно будет тяжело сознавать, что он погубил своего коллегу, переложив на него свою вину…
— Вот с этим бы я поспорил, но не стану! — сказал Данилов. — Но в целом, Маша, мама права. Если бы Раевский не изворачивался, а признал бы свою вину в смерти пациента, то получил бы те же два года условно. В худшем случае, если бы его признали бы виновным, но могли бы и не признать. Репутация, конечно же пострадала бы, но не была бы полностью уничтожена, как сейчас. И оперировать он бы не перестал, потому что анестезиологи спокойно бы с ним работали. Запиши в свои молескины, что кривые дорожки до добра не доводят.
— Прямые тоже не доводят, — ответила Мария Владимировна, копируя назидательный материнский тон. — Мама не раз говорила, что все твои проблемы происходят от привычки переть напролом, кратчайшим путем.
— Мария, не передергивай! — возмутилась Елена. — Неужели ты не понимаешь разницу между выражениями «идти прямым путем» и «переть напролом»?!
— Траектория одинаковая — значит разницы нет! — стояла на своем Мария Владимировна. — Все остальное — это игра слов, жонглирование идиомами. Если тебе есть, что возразить, то я готова выслушать…
На Восьмое марта в числе прочих подарков Мария Владимировна получила книгу «Как побеждать в спорах. 100 стратегий правильной аргументации», купленную матерью. Теперь Елена ежедневно пожинала плоды своей неосмотрительной неосторожности — дочь оттачивала на ней свое крепнущее мастерство. Тренироваться на Данилове Марии Владимировне было неинтересно — он быстро сдавался, а вот Елена, из педагогических соображений, всякий раз боролась до конца.
