"Жан? Что случилось?"

Последовала короткая пауза. "Фей-Фей, Боб упал".

"Что? Что ты имеешь в виду? Он ранен?"

"Нет, нет, я имею в виду, что что-то действительно не так. Кажется, он не может сбалансировать. Он не... Он просто не в себе".

Это не было щелчком. Джин говорила так, словно описывала чьего-то деда, а не Боба. Конечно, он был еще слишком молод для таких вещей.

"Хорошо, вы отвезли его в больницу?"

"Я звоню именно оттуда. Они сделали быстрое сканирование мозга, и, послушайте, мы все еще ждем подробностей, но..." Она медленно вздохнула. "Фей-Фей, все выглядит не очень хорошо".

Я тяжело сглотнул и сел. Я попросила поговорить с ним. Когда она протянула ему телефон, ее голос на мгновение стал приглушенным. "Это Фей-Фей", - еле слышно сказала она.

"... Алло?"

Это не тон Боба.

"Боб? Джин сказала, что ты упал. Ты в порядке? Как ты себя чувствуешь?"

Он не дал мне желаемого заверения. Он говорил отстраненно и, казалось, с трудом выговаривал слова.

"Боб, - сказал я, мой голос становился все мягче по мере того, как до меня доходила серьезность ситуации, - ты хочешь, чтобы я вылетел туда? Я могу вылететь немедленно".

Пауза на линии подсказала мне, что это слишком сильный жест. Боб знал, что до срока родов оставались считанные месяцы. Он знал, что мне запретили путешествовать. Оба факта придали моему предложению серьезность, которую я не оценила, пока слова не сорвались с моих губ.

Тишина. Затем резкий вдох. Слабое, скребущееся и дрожащее. Это не может быть тем, что я подумала. Он... плачет? Боб никогда не плакал в моем присутствии. Я услышала взволнованное бормотание, и Джин вернулась к телефону.

"Что случилось? Фей-Фей, что ты ему сказала?!"

Последовали двадцать четыре рассеянных часа, пока я ждал ответа от Жана с новостями. И вот оно пришло.

Глиобластома. Терминальная стадия. Неоперабельная.

Боб умирал.

Ошеломленная, я начала обзванивать всех знакомых, отчаянно пытаясь найти кого-нибудь, кто мог бы помочь. Он спасал мою семью во время многочисленных проблем со здоровьем, и я была полна решимости сделать то же самое для него. Случайно контакт, который я завела в рамках программы стипендий, связал меня с отделением нейробиологии близлежащей университетской больницы. На следующий день его перевели в одно из самых современных отделений в штате.

Это был достойный жест по отношению к человеку, который так много для меня значил, но сделать было практически ничего нельзя. Состояние Боба ухудшалось с ужасающей быстротой, и уже через несколько дней после обнаружения опухоли он полностью потерял сознание. Врачи делали все возможное, но он так и не очнулся. Через три недели человека, который был для меня третьим родителем со школьной скамьи, членом моей семьи, кроме имени, не стало.

Горе охватило всех моих домашних. Мой отец разрыдался, едва услышав новость. Моя мать, сдержанная, как всегда, отреагировала с торжественностью. Но я знал, что они чувствуют то же самое. У них тоже была особая связь с "большим бородатым учителем математики", как они не переставали называть его на мандарине, и за годы совместной работы они помогли девочке-иммигрантке, склонной к одержимости, выжить в подростковом возрасте. Это затронуло даже Сильвио: он встречался с Бобом всего несколько раз, но уже успел понять его исключительную важность в моей жизни. К тому же семья Боба была родом из Неаполя, как и семья Сильвио. Зная, что я не смогу присутствовать на похоронах - а он боялся, что я буду жалеть об этом вечно, несмотря на предписания врача, - Сильвио бросил все дела, чтобы прилететь через всю страну и присутствовать на похоронах в мое отсутствие.

Я помнил радужные корешки книг, которыми были обклеены стены кабинета Боба в школе Парсиппани - "Математической лаборатории" - и то, как наши разговоры служили мне ежедневным убежищем. Я вспомнил, как он давал отцовские советы, начиная с того, как он без обиняков отругал меня за мои старания на экзамене, и заканчивая его советами по выбору комнаты, когда Калтех предложил мне жилье для выпускников, и как наши еженедельные телефонные разговоры прочертили непрерывную линию через всю мою жизнь. Я вспомнил, как он вытащил нашу семью из затруднительного положения, взяв кредит для химчистки. И я вспомнил свою последнюю поездку в Нью-Джерси на вечеринку по случаю выхода Боба на пенсию, менее чем за год до этого, и то, как трудно было сдержать свои эмоции, когда он встал, чтобы произнести речь, в которой не так тонко упоминалась гордость за "своих двух сыновей... и свою дочь".

Однако кое-что все же осталось. Боб так и не осуществил свою мечту о публикации в научно-фантастическом мире, но продолжал писать так много, что завел привычку в конце каждого месяца отправлять мне по электронной почте записи из своего личного дневника. Мы стали цифровыми друзьями по переписке, переписываясь в мельчайших подробностях, словно деятели ушедшей эпохи. Они стали последними остатками того человека, которого я знал: страницы и страницы его мыслей, от глубоких до прозаических, запечатленные в черно-белом варианте. По сей день они заставляют меня улыбаться, смеяться, а иногда и закатывать глаза. И они всегда заставляют меня задуматься. Я посвятил свою карьеру попыткам понять природу разума; среди величайших наград в моей жизни была возможность лучше узнать природу его разума.

Жизнь не подавала признаков замедления, но даже горе и тяжесть особенно неподвижной беременности не могли отвлечь меня от ImageNet. Это была тройка навязчивых мыслей, которые заставляли меня быть особенно благодарной за визиты Сильвио.

"Итак, - спросил он во время необычно тихого ужина, - что у тебя на уме? Это Боб?"

"О, Боб всегда рядом", - сказала я с тоскливой улыбкой. "Но это нечто большее".

"ImageNet?"

"Да. Не знаю, вся эта идея с конкурсом... Она действительно казалась логичным следующим шагом. Но прошло всего два года, а участие уже падает. Боже, неужели я просто ошибался во всем этом? Неужели все так просто? Ведь в этом и заключается суть гипотез, верно? Иногда они просто... ошибаются".

"Иногда, конечно".

Я подняла взгляд от своей тарелки.

"Но не в этот раз. Знаешь, есть причина, по которой я никогда не пытался отговорить тебя от этого, с того самого первого вечера, когда ты об этом заговорила. Не только потому, что ты моя жена. А потому, что я тоже верю в ImageNet! Может быть, она опередила свое время. Может быть, Джитендра был прав, и вы сделали слишком большой скачок.