я. На самом деле в это легко поверить. Та же самая система «лучше кость сломать чем имя» и опять «ложечки-то нашлись, а осадочек остался». Любой скандал с твоим именем, особенно такой — и пиши пропало, ты пария в обществе. Кто там кого насиловал, это дело десятое, но то, что вовлечена во что-то неприличное, значит — шлюха. И неважно что не по согласию и от тебя ничего не зависело, осадочек-то остался. Вот и молчат девушки о таком, а каждое такое молчание — поощряет уродов. Ведь на преступления толкает не только желание наживы или там животная страсть. Самым важным является надежда на безнаказанность. Если преступник совершенно точно знает, что его накажут, то в большинстве случаев он воздержится от совершения преступления. Но чем больше таких вот молчаливых жертв — тем более уверенность в том, что сойдет с рук. Ну, а раз сойдет с рук — так чего стеснятся? Похитить девушку на пустынной улице, или увести пьяненькую из бара, где она в пятницу конец рабочей или учебной недели отмечает — легко. Очень легко. Никто и слова не скажет, потому как приучены не лезть в чужое дело. Глаза спрячут вниз и промолчат. И не потому, что боятся, японцы, они боевые могут быть, потомки самураев все-таки. Но тут — промолчат, потому как — не их собачье дело. Так уж воспитаны — не обращать внимания.

И сюда же — отношение полиции. При том, что они сотрудники правопорядка, в первую очередь они все же японцы. И отсюда нежелание в чужие дела лезть, крик-скандал на пустом месте поднимать, желание замять непристойные дела под ковер и внимания не обращать, все вот это. Нет, это не директива свыше, не приказ, это скорее подсознательный посыл, но это чувствуется. Вот пришла девушка в полицейский участок, а там сидит такая харя и уже осуждающе на нее смотрит, чего приперлась, мол? Люди делами занимаются, а ты тут… чего у тебя? А может быть ты сама всего этого хотела, чтобы тебя по кругу пять человек вечерком пустили, а утром решила их шантажировать и в участок пришла? Ах не так? Точно? Уж не шлюха ли ты часом? Сучка не захочет, кобель не вскочит, и вообще — как ты там оказалась? Приличные девушки одни по улице вечером не ходят, в барах не напиваются. Ага, подозреваешь что отравили чем-то? А что именно с тобой делали и куда? Сколько раз? Сейчас гинеколога вызовем…

В общем даже если и дошли до полицейского участка, то уходят оттуда, решив не связываться с Фемидой. А те, кто связались — горько жалеют. Потому что общество их потом обвиняет во всем, мол сама виновата. А общество здесь — это все. Лучше кость сломать чем имя. Вот и молчат жертвы насилия. Именно поэтому я и собираюсь расширить спектр приемлемого поведения, разрешить девушкам быть самими собой, а не картинкой с витрины, Ямато Надешико во всем ее великолепии и жертвенности. Потому что вот что должна истинная Ямато Надешико после такого сделать? Никому не жаловаться и неприятностей не причинять, а тихо-мирно в уголке себе дзигай сделать — горло отточенным клинком вскрыть от уха до уха. А если например, она все еще нужна — мужу там или детям, то и этого делать не дозволяется. Сперва долг свой исполни до конца, а уже потом о своем дзигай думай. Так что картинка эта с Ямато Надешико, это картинка похуже чем тот спартанский мальчик, который на уроке так боялся слово сказать, что лисенок проел ему живот. И почему люди такие примеры приводят как примеры исключительной стойкости? Вот если бы он во имя родины, семьи или товарищей, а тут ведь просто страх. Трусость. Такой страх голос подать, что лучше умереть в муках. И Ямато Надешико — это фигура в путах социального страха. Будем преодолевать. Вот с Соры и начнем, а то она у нас уж больно на эту картинку похожа.

— К сожалению это так. — продолжает говорит следователь Макото: — однако сегодня я рада так как не была рада уже… очень долгое время. Сегодня мы, все мы — немного изменили мир. Потому я не стала тебя томить и рассказала все как есть. Однако я все же попрошу тебя не сильно распространяться об этом в школе.

— Конечно. — тут же обещаю ей я и она ни на секунду мне не верит. Чтобы школьник и не стал трепаться о таком? Да, держи карман шире. Он прямо из участка друзьям писать начнет.

— В любом случае, Кента-кун, это все, о чем я хотела тебе рассказать. — говорит она и потягивается, эдак сладко тянется. Устала, не выспалась, но счастлива. Выполнила свой долг, человека спасла, есть чем гордиться.

— Значит я могу идти? — спрашиваю я у нее: — а то мне домой надо.

— Ступай, ступай. Там твоя подружка-гадзинка приехала и уже права качает, тебя забрать хочет. — говорит Макото-сан: — ступай.

— А… и еще. Вы не знаете, что с Таро-саном случилось? Отцом Ои-сан? Который частный детектив был? Оя-сан говорила, что его задержали и …

— Старый Таро? — хмыкает Макото. Она сейчас в хорошем настроении и не прочь поболтать, на таком обычно и ловятся люди, выдавая себя.

— Старик дома. — говорит она: — вот уже… часов пять уже как. Надоел он мне со своими теориями заговора, вот я его и прижала. А ты, Кента-кун, прекрати с его дочерью спать, она тебе в старшие сестры годится! Неудивительно, что у старика крышечку сорвало и он тебя во всех смертных грехах обвинять начал. Все самоубийства за последние два года собрал и пытался к тебе привязать. Я бы тебе совет дала, да разве ж ты меня послушаешь? Тебе сколько лет? Скажи спасибо, что я тут на Ою Таро глаза закрываю, это ж неприемлемо для полицейского! Просто я тебя знаю и ее тоже. В любом ином случае я бы ее привлекла за соблазнение несовершеннолетнего, но в твоем… я уверена, что это ты у нас соблазнитель. Так что все что я могу тебе дать — это пару подзатыльников. Кстааати… — она прищуривает один глаз и направляет в меня свой указательный палец: — насчет Дара Любви — это правда?

— Ээ… — говорю я.

— Потому что если правда, то и привлечь ее вроде как не за что… просто попала под воздействие, что ж тут поделаешь, — дополняет она, лукаво глядя на меня: — а ну, скажи это на камеру!

— Дар