— Мам, а как насчет того… — я замялся, думая, стоит ли ей об этом напоминать. И напомнил: — Того, что ты рассматривала вариант, стать женой барону Евстафьеву? Замечу: второй женой. Тебя сдержала лишь потеря графского титула. Так же? — проявляя еще больше нахальства, я прикурил свою сигарету.

— Саша! Что это за претензии⁈ — от возмущения графиня даже задышала чаще. — Я не собиралась за него замуж! На этот счет начала распускать слухи Светлана Ионовна. И я уже три раза тебе говорила, не надо мне напоминать о Евстафьеве! Иногда ты становишься невыносимым! И мне кажется… — она замолчала недоговорив.

— Что тебе кажется? — я подошел к окну, отдернув штору, впуская больше свежего воздуха.

— Что в тебе сплошной Астерий! Ты ведешь себя возмутительно! — она сжала губы, и на ее глаза навернулись слезы. — Будто ты не мой сын!

— Мам, ну прости, — я вернулся к ней, взяв ее ладонь. — Как ты можешь так думать? Ты просто вспомни… Вспомни, как мы уплыли с тобой на яхте без папы. Помнишь? Больше суток не могли найти берег, не знали куда плыть, и я тебя утешал. А как мы с тобой катались на лыжах и столкнулись друг с другом, и ты набила об меня шишку, — я улыбнулся и обнял ее. На самом деле эти воспоминания были трогательны. И сколько в нашей жизни было таких!

— Да, — она кивнула всхлипнув. — Я все помню. Но мне очень тяжело. И я боюсь за тебя. А ты еще приводишь домой на ночь девушек. Вот, что я скажу, если вдруг Ирина Семеновна спросит, была ли у нас ее дочь?

— Она не спросит, если ты ей сама об этом не скажешь. Не предавай Свету, — попросил я.

— Ты уже спал с ней? — она затянулась своей длинной и ароматной «Госпожа Алои».

— Да, — я тоже втянул в себя дым. — Но она согласилась прийти к нам, думая, что я буду ночевать в другой комнате.

— Ты ее обманул? Боги! Совратитель! Как ты можешь так бесчестно поступать⁈ Я теперь в глаза не смогу смотреть Ленским, — она снова затянулся табачным дымом, с жадностью.

— Не обманул, а ввел во взаимно приятное заблуждение. Мам у молодости свои правила. Вспомни, как было у вас, когда ты заканчивала гимназию, — я взял ее бокал с пивом и отпил несколько глотков.

— Молодость. Я и сейчас молодая. Все, иди. Не хочу тебя слушать, — она отобрала у меня бокал и допила пиво сама. — Утром зайдешь ко мне, нужно решить с ремонтом твоей комнаты, — сказала она, когда я был уже возле двери. — Ты же не пойдешь завтра в школу?

— Если пойду, то не раньше, чем у четвертому уроку. Надо определиться с пропущенным зачетом, — я коснулся ручки двери, но не открывая ее сказал: — Мам, не надо встречаться с Майклом. Во-первых, он британец и есть основания думать, что он не очень хороший человек. А во-вторых, я тебя очень ревную как сын. Меня злит одна мысль, что он может обнимать тебя, тем более целовать.

— Саша, ты не можешь знать Майкла. Он очень хороший человек. И я тебя тоже очень ревную как мать, когда ты приводишь в дом девушек и еще смеешь тянуть их в постель. Я хочу, чтобы возле тебя была только одна, та, которая достойна моего сына, — сказала Елена Викторовна, пепел с ее сигареты упал на пол.

Вот так, обменялись мнениями. Я не стал ничего отвечать. Конечно, это разговор не последний. Особенно в той части, которая касается Майкла, по мнению Елены Викторовны, хорошего человека. Скорее бы Скуратов предоставил мне более внятные улики. И копии сгоревших бумаг нужно у него взять.

Я направился в ванную. По понятным причинам халата у меня не было, поэтому пошел как есть. Благо, чистые полотенца там имелись всегда с большим запасом. Освежившись и приведя себя в порядок, я вернулся в гостевую комнату.

Ленская сидела на кровати, листая старый журнал.

— Долго я? — я начал неторопливо раздеваться.

— Очень, — она отложила журнал, края синего атласного халата разошлись, угрожая выпустить на свободу ее голые груди.

— Осматривал что осталось от моих вещей после пожара, и мама немного задержала, — объяснил я.

— Говорили, конечно же, обо мне? — настороженно спросила Света.

— И о тебе тоже. Только пусть тебя это не беспокоит. Елена Викторовна может делать строгие глаза и даже произносить строгие слова, но на самом деле она очень понятливая женщина и знает, что такое молодость, — попытался успокоить виконтессу я.

— И мама разрешила тебе спать в этой комнате? Теперь, как порядочный мужчина, ты должен будешь на мне жениться, — Ленская пыталась не улыбаться.

Ну, да, она еще та актриса, и не всегда поймешь, насколько подлинные эмоции на ее прекрасном лице.

— Да, я знаю. Обязан жениться. На тебе и на Ковалевской. Лишь бы Талия Евклидовна не стала третьей, а то у нас выйдет слишком веселая семейка, — я начал расстегивать джаны.

— Вот ты сейчас серьезно говоришь? — Света придержала полы халата, так и не показав мне грудь.

— Дорогая, а ты серьезно насчет замужества? Правда хотела бы за меня? — джаны сползли по моим ногам, брякнув тяжелой бляхой ремня.

— Я не скажу, — виконтесса, пыталась не засмеяться.

— Тогда раздевайся! — повелел я, освободившись от одежды.

— Елецкий, что за манеры? — попыталась возмутиться она.

— Ты должна сейчас стать очень покорной девочкой, — сказал я, проведя пальцем по ее губам.

Она лизнула его и взяла в рот, поглядывая на меня невинными голубыми глазками. Актриса сейчас самым бессовестным образом дразнила меня, вполне понимая, что сейчас за это она поплатится.

Я с показной небрежностью развязал ремешок ее халата, стянул его, оголяя великолепное тело виконтессы.

Глава 22

Слухи и заслуги

Виконтесса не хотела просыпаться. Она упорно не желала слышать писк будильника, а когда я пытался ее растормошить, назвала меня «мамой» и сказала, что пойдет ко второму уроку. Легла на спину, приоткрыла глаза и добавила:

— К третьему лучше.

После чего глаза Светланы полностью открылись. Она увидела меня, встрепенулась, приоткрыв рот и привстала.

— Ваше сиятельство… Вот значит как, — произнесла она, в то время щеки ее стыдливо порозовели, а губы тронула улыбка.

— Что ты имеешь в виду? — я сунул руку под одеяло, поглаживая ее грудь.

— Все то, что было ночью — этого не было. Забудем, да? — она задержала мою руку, стремившуюся