– Неужели так и сказала? – засомневался Крымов. – Прямо Шекспир какой-то.

– По слухам, есть и второй вариант: «Если сохранишь мою душу, не дашь ей исчезнуть, она всегда будет с тобой». Возможности найти лекарство от рака у шестнадцатилетнего мальчишки, конечно, не было. И он решил сохранить душу возлюбленной.

– Но каким образом?

Старый актер только пожал плечами:

– Это вопрос к ангелам или в данном случае к демонам. Наверняка может сказать только сам Кукольник. – Черенков взял дольку огурца и откусил половинку. – Ну, и как вам история про нашего Савву?

– Фантастическая.

Актер потряс в воздухе огрызком огурца:

– Даже не представляете, насколько вы правы!

– О чем вы, Роман Ильич?

– Андрона Беспалова вызвалась похоронить его родня. Жанна согласилась – ей было все равно. Они жили за городом, в частном доме. Никого не позвали. Был только один художник, близкий друг Андрона, и, разумеется, сынок – Савва. Так вот, этот художник потом рассказывал, что сам Андрон вышел из семьи деревенских колдунов, потомственных, между прочим, а их дом представляет собой «сенцы ада». Сени, в смысле, прихожую. Об этом ему обстоятельно рассказал тогда еще четырнадцатилетний Савва. А еще паренек сказал, по всей видимости повторяя за взрослыми, что через эти сенцы можно таскать всякие тайны. «Брать корзинку и таскать, как гостинцы».

– Какие тайны?

– Именно так спросил и тот художник. Савва ответил: «Говорят, Бог дал – Бог взял, а мы у Него назад заберем». Каково? Я потом у Саввы спросил, и он повторил то заклинание. Я хоть и старый, но память у меня отменная. Профессия такая. Мы же целые пьесы наизусть запоминаем. Поэтому и сейчас скажу за Саввушку без ошибки: «Морок-лукавец ангелов окрутит, уведет подальше, Мара-смерть иглу твоей жизни обратно в яйцо вложит и государю-Чернобогу передаст, а тот в своих чащах и болотах так ее спрячет, что ни один архангел, даже если и нагрянет, с факелами не отыщет. Но за такую честь и должен будешь служить нам с превеликим усердием».

– Морок, Мара и Чернобог?

– Да, три недобрых бога из языческого пантеона.

– Слышал, – кивнул Крымов.

Старик кивнул, но только на чекушку:

– Добиваем, товарищ следователь?

В ответ Крымов положил руку на грудь:

– Добейте без меня, Роман Ильич, сделайте одолжение. Мне за руль.

3

Детектив не просто ехал – он мчался с превышением скорости за город, в сторону моста и речки Лиховой. Его одолевало похмелье, но только не алкогольное, а после литров выпитой отравы – наглой лжи, которой его усердно опаивали последние дни. И вот он очнулся. Трещала голова. Тошнило до омерзения. Мутило и шатало. И тем ядовитее была эта ложь, чем больше походила на правду. А в таком ловком обмане преуспели и Кукольник, и его расчудесная Лика. Крымов больше не сомневался, что два эти персонажа спаяны намертво.

Он пролетел по мосту через Лиховую, затем сквозь село. Вот и покосившийся дом на окраине. Избушка на курьих ножках.

Пистолет «Бердыш» находился в кобуре. Сегодня он готов был применить его без промедления. Крымов хлопнул дверцей автомобиля, распахнул калитку и быстро двинулся по тропинке, выложенной квадратными плитами, к старому фамильному дому деревенских колдунов.

– Сенцы ада, – скрежетал он зубами. – «Морок-лукавец ангелов окрутит, уведет подальше…» Мать вашу растак! Надо было канистру бензина прихватить – сжечь всё к чертовой матери.

В этот момент открылась дверь. Подмастерье! Мерзкий хорек! Гришаня по глазам Крымова сразу понял, что тот приехал не чаи гонять с его наставником, и потянулся за граблями, но Крымов, влетев по ступеням, в один прыжок оказался рядом и с оттяжкой ударил обалдевшего парня в кадык. Повалил его, хрипящего, на пол, на живот, бросив: «Ничего, оклемаешься», – вытащил из кармана пластиковые наручники-стяжки и скрутил подмастерье по рукам, а потом и по ногам. Тот хрипел и бился, как пойманный в капкан зверь, слюна текла по его бледной щеке.

Глядя в крошечные хищные глазки парня, Крымов отрицательно покачал головой:

– Нет, не доверяю я тебе. – Он оттащил Гришаню за шиворот в сторону и, достав третью стяжку, приковал к трубе. – Где твой хозяин?

Но хозяин сам позвал подмастерье из глубины дома:

– Гришаня, и стакан молочка мне принеси, будь так любезен!

– Будет сейчас тебе молочко, – усмехнулся Крымов. – Лежи смирно, сученыш, – тихо сказал он Гришане. – Ты себе уже срок накрутил за покушение на убийство, когда с топориком на меня шел, не усугубляй положение. Да, если заорешь, забью тебе рот самой грязной тряпкой.

Подумав, он саданул ногой Гришаню под дых, вытащил из кобуры пистолет и двинулся по коридору старого вонючего дома. Тут пахло и старьем, и химией, и клеем, и красками, и мышами, и всякой прочей мерзостью.

Крымов вошел в мастерскую. Савва Беспалов стоял к нему спиной и, напевая, возился с заготовкой очередной куклы.

– Принес молочка? – не отвлекаясь от работы, спросил он.

– Принес, – ответил Крымов. – Только поворачивайтесь осторожнее, Савва Андронович, не ровен час – выстрелю.

Беспалов быстро обернулся и замер от неожиданности с кистью в руке.

– Андрей Петрович?

– Он самый.

– А зачем вам пистолет?

– Следователь я. А кругом преступники. Садитесь вон на тот стульчик, Савва Андронович, и ведите себя скромно.

Кукольник поднял руки и послушно сел.

– Кисточку положите на стол, а руки на колени, так, чтобы я их видел. Молодцом. Вашего самурая-оруженосца можете не ждать – на помощь не придет. Я его вырубил и приковал к трубе. Так что будем говорить с глазу на глаз.

– Хорошо, как скажете. Но я не понимаю…

– Хватит, – оборвал его гость.

Крымов отправил пистолет в кобуру, высмотрел самый чистый стул в этой мастерской, поставил его шагах в пяти напротив Беспалова. Сел, откинулся на спинку, перебросил ногу на ногу и сцепил руки на груди.

– Мне в последнее время все рассказывают увлекательные истории. Одни врут напропалую, как вы, другие говорят правду. Теперь пришел и мой черед рассказать историю. Но не сказку, а быль. – Крымов вытащил из кармана пачку, зацепил губами сигарету, щелкнул зажигалкой. Затянулся, с вызовом пустил струю дыма в сторону хозяина дома. – Именно – быль… Жил-был на свете мальчик Савва, и проходила его жизнь на редкость несчастливо. Своей маме, восходящей звезде театра, он был не нужен, потому что она родила его от нелюбимого человека, которому изменяла при каждой удобной возможности. Отец-художник много пил и тоже не уделял ему времени. Но вот