Шрифт:
Закладка:
Герман забирается на кораллы, сын помогает ему встать. Колени Германа подкашиваются, и он садится. Откашливает соленую воду. Ноги горят огнем, глубокие борозды сочатся темной кровью. Боль отдает в позвоночник, ребра. Костик заикается, пытаясь что-то сказать. Герман кашляет и моргает – он не видит своей правой ступни.
Акула взвивается высоко над водой и падает на его искалеченные ноги…
Герман просыпается в поту, сдергивает простыню и, тяжело дыша, пялится на свои ноги. Целые, невредимые. Костик резко вздыхает и поворачивается набок. Герман обнимает сына, хочет, чтобы тот проснулся, что-нибудь сказал, но Костик лишь зарывается лицом в подушку.
На часах половина пятого утра.
Герман идет в ванную, долго умывается холодной водой, мягкой, кишащей местными бациллами.
Понимает, что не сможет заснуть, – и встречает рассвет на балконе с бутылкой питьевой воды, сигаретами, блокнотом и ручкой. Рисует морских звезд.
Герман пребывает в состоянии беспрестанного головокружения. Его преследует навязчивая слабость.
Он бродит по территории отеля, слушает диктофонные записи, сделанные Костиком за день до вылета.
«В Египте мне нравится море, оно теплое и хорошее. Бассейны нравятся. Там все бесплатное… Блины вкусные, напитки, кока-кола, спрайт… Торговаться можно с пяти долларов до одного, мы накупим сувениров… Уже сложили чемодан, мамины купальники, их тысячи… Вещи упаковали в вакуумный пакет, но он снова надулся…»
Герман заглядывает в приоткрытые ворота. Какой-то закуток у самого забора. Ржавчина под облупившейся краской. Целлофановая пленка, пластиковые трубы, гипсокартонные огрызки. Сломанная лопата, черные мешки с мусором.
«Новый отель будет прямо в пустыне, магазинчики все внутри, свой аквапарк, куча горок, двенадцать взрослых, девять детских… Выход в море коралловый, без ботиночек можно поколоть ноги… Еще там есть театр, и можно кушать на пляже, есть рестораны разные, детский клуб…»
Амфитеатр. Снова шевелится натянутая на трубы брезентовая ткань, по ней ползают черные тени. Кто-то прижимается к брезенту с испода, давит, скребет.
Герман подходит – в ушах отдаются удары сердца, пушок волос дыбится на шее – и заглядывает под парусину. «Там люди… люди с морскими звездами в ушах…»
Там никого нет, только ветер.
«Папа читал, что в новом отеле всех покусали акулы… тех, кто далеко плавал… Хищники жрут кого попало, могут даже лодку прокусить, если хотят есть… и лодки тонут всегда… Я взял бы „калаш“, поплыл бы и стрелял бы по акулам…»
Отель притворяется живым, но это ложь. Отель мертв. Всего лишь наспех намарафеченный мертвец. Стоит присмотреться – увидишь трупные пятна; обойти – взгляду откроется дыра в затылке.
Отель мертв, а его персонал – трупные блохи.
Герман тащится дальше. Он словно потерял скорость на водных лыжах и теперь тонет, медленно погружаясь в кошмар. У ночных страхов искаженное чувство времени.
«Может, отель лишился не только хозяина? Что-то ушло, и теперь некому сдерживать зло?»
Он стучит и тут же открывает дверь, заходит. В номере царит влажный земляной запах.
Герман застывает в коридоре.
Уборщики сотворили из полотенец… Это отдаленно напоминает человеческую фигуру, несколько переплетенных фигур, у которых не хватает частей. Красные лепестки похожи на раны, пятна крови…
«Господи, что это?»
Нечто смутно-ужасное угадывается в изгибах, деталях, формах, будто головоломка запоздало собирается в голове.
Оказывается, обычные полотенца могут до смерти напугать.
Костик сидит на прикроватной тумбочке и смотрит на это; телефон валяется на полу. Юля стоит на кровати, ногами на подушках, и улыбается. Из ее левой ноздри, как из пещерки, высовывается волосатая лапка. Герман рассказывал детям, что на кончиках лучей морских звезд расположены глаза – глазные пятна, различающие свет и тьму.
Лапка укорачивается и вытягивается. Укорачивается и вытягивается.
Юля холодно смотрит на Германа. В ее глазах нет сочувствия. Нет ничего. Разве что…
Там целое море.
Герман выскакивает из номера.
* * *
Он пересек барьер. Капкан захлопывается, и зубья-вопросы впиваются в мозг.
Морские звезды управляют людьми, но как?.. Берут под контроль мозг, меняют поведение? Насколько сильно их влияние? Какими они делают своих марионеток? Добрыми? Злыми? Безразличными? Правильными – соскребают сомнения и фальшь?
Герман разжимает дуги капкана – мысли уходят.
Воздух тягостно жаркий. Герман смотрит вокруг подслеповатыми глазами морских звезд. Мостик через главный бассейн… Беседки для массажа… Цветастые клумбы…
«Меня проглотила акула, но я не умер… Люди с черного корабля убьют акулу, вспорют ей брюхо и найдут меня… наполовину переваренного, кричащего…»
Он хочет напиться.
Возле пляжного бара ни души.
– Две водки, – говорит Герман.
Хромоногий бармен качает головой.
– Виски? Ром? Текила?
Ничего нет.
– Налей пива.
– Кончилось.
Герман сжимает кулаки:
– Кто за бар отвечает?! Кому жаловаться?
– Брат, зачем жаловаться?
– С кем разговаривать? Я тебе мальчик, что ли, от бара к бару бегать?
– На ресепшн сходи.
– О’кей, Мухаммед. Схожу.
Он разворачивается, но не успевает сделать и двух шагов.
– Погоди, брат! Пиво привезли!
Бармен долго меняет кег. Наливает пиво. Он держит стакан так, что его длинные черные пальцы наполовину внутри. Грязные ногти омываются чахлой пеной. Безучастное лицо обращено к морю.
Герман отходит и выплескивает пиво под пальму, швыряет стакан на песок. «Что, проглотишь и это дерьмо?»
Он читал, что египтяне умеют «глазить» как никто другой. А еще – что время здесь течет по-иному.
Возвращается к стойке.
– Тебя что, не учили, как… – Герман запинается.
Рот бармена распахнут, нижняя челюсть выдвинута вперед. Араб наклоняется, чтобы Герман мог лучше рассмотреть то, что устроилось на языке за неровными белыми зубами.
Морская звезда нагло колышет лучами, прежде чем исчезнуть в глотке мужчины.
Мухаммед ложится грудью на стойку. Взгляд Германа падает на поварской тесак за поясом бармена. Мухаммед извивается, ползет, и тесак выскальзывает, скатывается по спине – Герман делает шаг вперед и подхватывает нож.
Тут же отпрыгивает.
Бармен перебирает в воздухе руками, как паук, плетущий паутину. Мучительно медленно он переваливается через стойку, кувыркается, встает. Герман отступает за пальму. На какое-то время араб скрывается из виду, а потом выходит,
