Я был поражен его словами. Они означали, что он не хочет признаваться при мне.

– Судья продлит отсрочку до завтрашнего дня, чтобы дать нам подготовиться, – сказал мистер Шелтон. В этот момент в зал вошел судебный пристав, велел всем встать и объявил, что заседание суда объявляется открытым.

– Садитесь, – сказал судья, и мы сели. Я обвел глазами зал. Лишь несколько человек из присутствующих здесь знали, что будет, и пришли насладиться спектаклем, но их ждало разочарование. Заседание могло возобновиться только завтра.

– Мистер Метц, вы можете объявить следующего свидетеля, – сказал судья.

– Приглашается свидетель в пользу обвинения Теодор Морланд.

По залу прокатился вздох. Люди были явно поражены, что брат обвиняемого собирается давать показания против него. Мистер Шелтон, как по команде, поднялся.

– Ваша честь, поскольку этот свидетель не объявлял о себе до вчерашнего вечера и мы узнали о нем лишь несколько минут назад, мы не подготовили свои вопросы. Мы просим дать нам время подготовиться.

– Мистер Шелтон, я даю вам двадцать четыре часа. Заседание продолжится завтра утром, начиная с девяти.

Казалось, все происходящее было тщательным образом отрепетировано, чтобы быть записанным. Судья стукнул молотком, и заседание кончилось. Мне казалось, что вместе с ним кончилась и моя жизнь. Я все еще не мог осознать тот факт, что родной брат Хэнка решил давать против него показания. Я даже представить себе не мог ситуацию, в которой выступил бы против брата, который бросил меня, отправился во Вьетнам, и я даже не знал, жив он или нет. В общем, как я ни старался, у меня не получалось поставить себя на место брата Хэнка.

Я покинул зал в слезах, изо всех сил пытаясь их скрыть. Мне было тринадцать, нельзя же было реветь – но я ничего не мог с собой поделать.

Я пошел домой, сменил нарядную одежду на вещи похуже и пошел к докам, чтобы поговорить с Джерри. Мне нужно было выяснить, знает ли он, к чему все это идет.

Джерри сидел в кресле-качалке, пил пиво и смотрел на Дентонский залив, точнее на место его пересечения с Мексиканским. Сев в соседнее кресло, я спросил:

– Вы знаете, о чем собирается говорить ваш брат Тед?

– Кое-какие мысли есть, – буркнул Джерри. Он казался таким же несчастным, каким был я, и я понял – ему прекрасно известно, что завтра утром будет сказано в суде.

– И что же?

– Боюсь, не скажу. Хэнк не хочет, чтобы ты об этом знал.

– Мне все равно, – ответил я. – Завтра я буду в зале суда, и что бы там ни было сказано, я не хочу впервые услышать это перед лицом сотни людей.

Джерри задумался, глубоко вздохнул.

– Полагаю, доля правды в твоих словах есть.

– Так расскажите мне!

Джерри продолжал смотреть на воду. Прекрасная, бирюзово-зеленая, она радостно блестела на солнце, резко контрастируя с нашим настроением. Отхлебнув большой глоток пива и не глядя на меня, он сказал:

– Наш прекрасный отец, гори он в аду, делал именно то, в чем сейчас обвиняют Хэнка. С нашими сестрами и с Хэнком. Не знаю, почему не со мной и не с Тедом, но так уж вышло.

Тут Джерри повернулся ко мне и продолжил:

– И это не какие-то там психологические разговоры о том, что люди не могут никому признаться в подобных вещах. Честно говоря, я бы предпочел никогда в жизни об этом не вспоминать. Почему Тед собирается это сделать, я не понимаю.

Я задумался о том, решился бы Тед рассказать эту историю, если бы их отец не умер.

– Как вы об этом узнали? – спросил я.

– Тед застукал отца и рассказал обо всем мне, когда я стал постарше.

– Но что общего эта история имеет с Хэнком и со мной?

– Есть немало свидетельств тому, что люди, в детстве подвергавшиеся насилию, впоследствии сами становятся насильниками.

– Это ничего не значит! – воскликнул я. – Все люди разные!

– Я знаю, но Джош Метц прекрасно понимает: тот факт, что Хэнк был жертвой насилия, повлияет на мнение присяжных.

Я долго сидел и думал обо всем этом. Я наконец выяснил, почему дочери Дэвида Морланда так сильно его ненавидели. Их он тоже насиловал. Это объясняло много всего, чего я раньше не понимал.

Поднявшись, я сказал:

– Спасибо, что не стали от меня скрывать. Думаю, увидимся завтра.

Он помахал мне бутылкой, и я ушел. Вчера я ждал начала нового дня с нетерпением, теперь – с ужасом. Я надеялся лишь, что показания Теда не слишком сильно навредят Хэнку.

Спал я гораздо хуже, чем прошлой ночью, и утро показалось мне чрезвычайно тяжелым. Я покормил Скелета, но сам завтракать не стал. Он с жадностью проглотил еду, я погладил его и пошел в суд.

В зале собралось еще больше народу. Похоже, весь город знал, что собирается сказать брат Хэнка. Войдя, я услышал чьи-то слова:

– Если уж родной брат против него, значит, он точно виновен.

Я мог лишь надеяться, что судья иного мнения.

Шелтоны вновь заняли мне место. Я подошел к нему и сел. Вид у меня, наверное, был довольно мрачный, потому что миссис Шелтон сказала:

– Не волнуйся. Присяжные будут на нашей стороне, и мы нашли хорошего опровергающего свидетеля.

Я улыбнулся ей, но лишь потому, что она была очень милой, а не потому, что ее слова дали мне надежду.

Я так переживал за Хэнка. Если бы он вправду что-то такое совершил, пусть бы отправлялся за решетку, но он был не виноват, и я винил лишь себя, что не рассказал ему о миссис Полк.

Заседание объявили открытым, судья попросил мистера Метца вызвать следующего свидетеля. Мистер Метц поднялся и объявил:

– Приглашается свидетель в пользу обвинения Теодор Морланд.

Тед Морланд сильно походил на Хэнка, только был старше, лысее, чуть пузатее и не носил ни усов, ни бороды. Мистер Метц не стал ходить вокруг да около.

– Мистер Морланд, каковы ваши отношения с обвиняемым?

– Я его старший брат, – сразу сказал он и обвел глазами присяжных, как бы желая убедиться, что они его слышали.

– Вы считаете, что эпизоды из прошлого обвиняемого могут иметь какое-то отношение к делу?

– Да, – ответил Тед Морланд.

– И что же это за эпизоды? – спросил мистер Метц, затем сел и дал свидетелю возможность высказаться. Мистер Морланд не стал углубляться в детали, но отметил, что его отец растлевал Хэнка и их сестер, а также угрожал ему насилием в случае, если он кому-то об этом расскажет. По залу пронесся громкий вздох зрителей и присяжных, а потом стало так тихо, что я услышал стук собственного сердца. Мистер Метц немного помолчал в этой тишине, а потом спросил:

– Ваш отец недавно умер, верно?