— Бабушка твоя говорила, трехцветные кошки к счастью, — вставил Рома.

— Будет беспородное счастье, — подытожил Андрей, и все трое почему-то снова рассмеялись, только в смехе их уже не было ничего обидного.

Поэтому, когда Иванов-старший пришел в школу за сыном, он увидел его в окружении нескольких одноклассников, мальчиков и девочек. Они весело о чем-то болтали.

— Пап, — замахал ему Андрей. — Можно я к Темычу ненадолго? Он нам котенка обещал. И живет через подъезд.

— Вот и отлично, — кивнул отец. — Хотите, забегайте к нам все с котенком. Мама там пирог успела испечь. Выпьем чайку в честь Дня знаний и нового члена семьи.

Все не все, а зашли к ним Тема, Николай и одна маленькая худенькая девочка в больших очках, Надя. Она предложила назвать выбранного котенка Плюшкой. Плюшка был лохматый, толстенький, цвета топленого молока, а его усы и бакенбарды торчали во все стороны.

— Я тебя провожу потом, чтобы ты не заблудилась, — серьезно сказал Наде Иванов-младший, потому что ей надо было идти до дому почти квартал.

Надя быстро закивала.

«Какой он красивый», — вдруг подумала она и почему-то покраснела.

Через несколько дней им вручили общие фотографии — торжественная линейка перед школьным зданием. Первый класс, как и все первое, запоминается навсегда. Конечно, подробности в памяти стираются или искажаются, но остается общее впечатление — радость, предвкушение, возможно, напряжение или беспокойство и всегда — волнение. И так интересно потом, по прошествии лет, вызывать эти подробности из памяти, рассматривая старые снимки.

— Светка, ты тут такая ответственная, вот-вот лопнешь, — подталкивает локтем подружку-директора сорокалетняя дама. — До сих пор ведь такая, а?!

И обе смеются.

«Никитин, — молча улыбается другая женщина, заправляя за ухо начинающую седеть прядь. — Вихры во все стороны, глаза вытаращенные, рот, как у окуня, открыт, галстук-бабочка чуть не на ухо съехал. Вечный троечник. Кто б знал, что он станет таким пианистом… На концерте вчера играл как бог».

«Ленка, какая пигалица была, — думает мужчина, и у него сжимается сердце. — Третьего родила. А я до сих пор ее люблю».

Первому «Б» фотографию вручили через несколько дней.

— Надюш, — спрашивает мама у девочки в больших очках, рассматривая их общее фото, — это кто рядом с тобой, такой солнечный? Глазищи-то. Что-то не припомню я такого на линейке.

— Мам, ну ты что… — почему-то краснеет Надя. — Это же Андрюша. Он меня тогда довел до дома, когда ему Темка котенка отдал. И сейчас провожает… Нас за одну парту посадили.

— Красивый мальчик, — одобряет мама. — Подружились?

Надя кивает и краснеет еще больше.

Несколько месяцев спустя

— Даже кофе не предложишь, Андрей? — с затаенной усмешкой спросил вполголоса седой респектабельный мужчина в неброском, но дорогом костюме, стоя у открытой двери в квартиру, в которую его, по всей видимости, не хотели впускать. — Извини, что на «ты», все-таки столько лет знакомы…

— А я вас в гости не приглашал, господин Голландцев, — сухо ответил Андрей, твердо перегораживая ему дорогу. — Джокер. Козырь козырей. Мне казалось, что дела наши навсегда окончены.

Они стояли по обе стороны порога — седой снаружи, молодой внутри.

Голландцев притворно вздохнул и лицемерно опустил глаза.

— Не совсем так, господин Иванов. Андрей. Андрюша, — прошелестел он. — Мы, конечно, закрыли некоторые наши дела, успешно закрыли. Но есть, как говорится, нюанс… Зацепочка. Крючочек.

— Ах ты, старая сволочь, — одними губами проговорил Андрей.

— Фу, как грубо, — доброжелательно улыбнулся Джокер. — Но я не шучу. Я должен кое о чем напомнить, господин преуспевающий юрист. Стоять вот так, на пороге, вечером, довольно глупо — в любой момент может выйти жена, Вера… кстати, «Наташа» мне больше нравилось… и увидеть нас. Она испугается. Может ненароком выглянуть твой семилетний — ведь ему уже почти семь? — сын. Андрей Андреевич Иванов. Странной внешности, но любимый. Во второй класс переходить будет. Он заинтересуется: «А кто это к папе пришел?» Ты же этого не хочешь, правда?

Андрей выскользнул из квартиры, обогнув настырного незваного гостя:

— Кофе мы, пожалуй, все же выпьем, но не здесь.

— Ну и чудненько, — ничуть не смущенный тем, что его откровенно выпроводили, произнес Голландцев. — Веди, Вергилий. Где у вас тут в Твери приличный кофе подают?

Такси приехало быстро, и через четверть часа оба держали в руках небольшие белые чашечки с дымящимся ароматным напитком.

— Итак, Николай Эммануилович, — поторопил Андрей.

— Ты вполне хорошо провел последние почти семь лет, — отпивая глоточек, сказал тот. — Молодец, что покинул шумную Москву. Молодец, что настроил автоматический перевод денег с алой карточки на счет жены. А она и не знает. А вот мы — мы все знаем.

Иванов молчал.

— Не переживай. Переводом — это уже «отмытые» деньги. Молодец, что проинструктировал Корчагина, — продолжал Голландцев. — Мудро, мудро. Бывший помощник, ставший начальником юрфирмы, семью в беде не бросит в случае чего.

— В случае — чего? — в упор спросил Андрей.

— А случай-то уже настал, мой дорогой, — ласково улыбаясь, развел руками Николай Эммануилович. — Мы и так дали тебе большую фору. Огромную. Фантастическую. Ввиду твоих прежних заслуг, «адвокат дьявола».

Андрей промолчал, но опустил глаза.

— Не возражаешь, потому что уже понял, да? — продолжал улыбаться Джокер. — Это называется дедлайном. И ты прекрасно понимаешь, почему он настал. Да, ты исправно снимаешь деньги. То есть переводишь на жену. Ты их уже обеспечил надолго, даже если все прекратится. Даже если сын плохо окончит школу и придется поступать в платный универ. Даже если он не найдет работу. Но ты не тратишь. Живешь, как умненький последователь Плевако, на нищенскую, по сравнению с тем, что мог бы иметь, зарплату. Молодец. Умный. Талантливый. Хороший юрист, получше многих будешь. А уговор-то по умолчанию был — тра-атить. Дети-то все равно погибают и будут погибать по всему миру с твоего негласного попустительства и разрешения.

— Попытка задеть меня не засчитана, — быстро сказал Андрей, но взгляда от чашечки не поднял.

— Задеть тебя и не было целью, — развел руками Николай Эммануилович. — Но семь лет беспечальной жизни — это слишком хорошо. Слишком. И время вышло.

— Так. И что теперь? — сухо спросил Иванов.

— Как и везде — пора платить по счетам, — ответил Голландцев, и его тон был гораздо сердечнее. — Помнишь, на заре нашего знакомства ты усвоил информацию о том, что с нашего поезда просто так не соскочишь? И наверняка помнишь, как именно люди с нашего поезда соскакивают. И еще…

Джокер странно посмотрел на Иванова и вдруг глухо произнес его же собственным голосом: