навозом, дворы воняли мочой, лестницы воняли гнилым деревом и крысиным пометом, кухни – скверным углем и бараньим салом; непроветренные гостиные воняли слежавшейся пылью, спальни – грязными простынями, влажными перинами и остро-сладкими испарениями ночных горшков. Из каминов несло серой, из дубилен – едкими щелочами, со скотобоен – выпущенной кровью. Люди воняли потом и нестираным платьем; изо рта у них пахло сгнившими зубами, из животов – луковым соком, а из тела, когда они старели, начинало пахнуть старым сыром, кислым молоком и болезненными опухолями. Воняли реки, воняли площади, воняли церкви, воняло под мостами и во дворцах. Воняли крестьяне и священники, подмастерья и жены мастеров, воняло все дворянское сословие, вонял даже сам король – он вонял, как хищный зверь, а королева – как старая коза, зимой и летом».

Попробуйте представить эту жизнь: все воняет, все воняют! Единственный запах, который ему приятен, – это свой собственный. Иногда он еще приемлет запах матери, изредка – отца. Все остальные – вонючки, к которым он относится соответственно. А любит он только себя, потому что только он хорошо пахнет.

Если фиолетовый вектор не принят, то эти люди – абсолютные эгоисты и мизантропы (человеконенавистники), живущие с презрительным лицом.

Цвет, вкус и запах

Попробуйте сосчитать, сколько вы знаете слов, обозначающих цвет. Только берите собственные названия цвета, а не производные (типа «фиалковый – это цвет фиалки») и не смешанные (серо-буро-малиновый). Итак: красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий, фиолетовый, черный, белый, серый… Наверное, если вы постараетесь, то насчитаете 15–20 названий (Зеленые, конечно, насчитают чуть больше).

А сколько вы знаете слов, обозначающих вкусы? Только собственные названия вкусов, а не вкусы какого-то продукта (вроде «ванильный – это вкус ванили»). Итак: кислый, сладкий, соленый, горький… Ну, еще пресный (как антисоленый), приторный (как гиперсладкий) – тоже, выходит, производные. Острый и терпкий – это, скорее, тактильные ощущения во рту, а не вкусовые. В любом случае, слов, обозначающих вкусы, меньше, чем слов, обозначающих цвета.

А сколько вы знаете слов, обозначающих запахи? Только собственные слова, а не запах чего-то конкретного (типа «запах моря»). И не пришедшие из вкуса (типа «сладкий запах»). Если искать слова, обозначающие только запах, то мы окажемся в тупике. «Ароматный» и «вонючий» – это не названия запахов, а их оценка: для любящей жены подмышка мужа – аромат, а для другой женщины – вонища.

Ни в одном языке на планете нет слов, обозначающих запахи. Говорят, у американских индейцев было запаховое письмо: они обозначали разные смыслы разными запахами, но названий самих запахов у них тоже не было.

Получается, что мышление Фиолетового отличается от мышления всех других людей – оно не строится на понятиях. У каждого из нас свой особый мир запахов, и о нем практически невозможно договориться.

Ведомые чутьем

Каждый Фиолетовый мечтает встретить свой любимый запах, который он когда-то чуял или даже не чуял, а просто придумал в своем воображении. И если он находит этот запах, то готов перешагнуть через все препятствия – лишь бы остаться рядом с ним.

Читаем у того же Патрика Зюскинда:

«Обычно люди пахли совершенно неинтересно, пошло, убого. Дети пахли безвкусно, от мужчин несло мочой, острым потом и сыром, от женщин – прогорклым салом и гнилой рыбой. Люди пахли неинтересно, отталкивающе… И вот впервые в жизни Гренуй не поверил своему носу, и ему пришлось призвать на помощь глаза, чтобы убедиться, подтвердить свои обонятельные впечатления – впереди шла девушка. Он чуял пот ее подмышек, жир ее волос, рыбный запах ее чресел и испытывал величайшее наслаждение…

…Соединение всех этих компонентов создавало роскошный, гармоничный, волшебный, неведомый аромат, который он, играя, когда-то возводил внутри себя. Сто тысяч ароматов не стоили одного этого, это была сама красота. Он хотел как бы поставить личное клеймо на этом запахе, овладеть им, познать его до мельчайших подробностей, до последнего нежнейшего оттенка. Отныне и впредь мыслить, жить, обонять мир в соответствии с внутренними структурами этой волшебной формулы запаха».

У героя Зюскинда, помимо фиолетового, был не менее выраженный черный вектор (причем в глубоком неврозе), поэтому ему было все равно, как получить девушку – живой или мертвой. Сам по себе Фиолетовый не пойдет на преступление – он предпочтет действовать чужими руками.

Давайте представим, что мы – древняя стая человекообразных обезьян. Мы каждый день едим бананы, которые нам уже порядком надоели. И вот Красный вождь, всегда ходящий нехожеными тропами, говорит: «Сегодня идем в апельсиновую рощу!» И мы – довольные и счастливые – пришли в апельсиновую рощу и едим там непривычные и вкусные апельсины.

Тут приходит Фиолетовый к Красному и говорит ему на ушко: «Я не знаю точно, леопард там или лев, но кто-то вроде бы есть – на расстоянии 10 км. А может быть, и нет никого…» Красный привык доверять Фиолетовому – он командует: «Апельсины отменяются, возвращаемся в банановую рощу». И мы понуро слезли с апельсиновых деревьев и вернулись в банановую рощу на опостылевшие бананы.

Вопрос: кто есть истинная власть в стае? Серый кардинал! Метафора такая: вы видели на свете много паутины, но не так много пауков. Фиолетовый, как паук, сплел свою «паутину», опутал ею всю стаю и сидит в уголочке – дергает за «ниточки», и вся стая под его дудку пляшет. Ясное дело, двух пауков в одной паутине не бывает – один другого обязательно сожрет, и чаще – самка самца. Даже при равном фиолетовом векторе женщины обычно побеждают мужчин в борьбе за тайное влияние в системе.

Фиолетовые интриганы не способны добыть себе даже дождевого червя, чтобы рыбу наловить, – они питаются только соками стаи.

Жизнь среди запахов

Представьте Фиолетового ребенка, который едет в жару на автобусе: его нос приходится как раз на уровне пояса Красно-Черных мужиков. Поэтому такой ребенок в транспорте почти не дышит –