на щеках цвел румянец. «Бьюик» Джоша Кроуфорда, большой, блестящий и горбатый, словно выбравшийся на сушу кит, стоял неподалеку на песчаной дорожке. Энди Стаффорд в форменном пальто наблюдал за ними, прищурившись. Фуражку с блестящим козырьком он держал в руках, из-за ветра черные набриолиненные волосы словно приклеились к голове. Серая форма делала его похожим на мальчишку-солдата, которого хлещут вихри войны.

Квирк и Фиби зашагали по песчаной тропе с подветренной стороны невысоких дюн. Чуть дальше от моря стояли дома: от соленых ветров краска на стенах облупилась, оконные стекла помутнели. Квирку с его тростью приходилось осторожничать: ровными песчаные тропки не бывают, а песколюб так и норовил оплести лодыжки и повалить наземь. Однако всем трудностям вопреки, он ощущал такую головокружительную легкость, что мог отдаться воле ветра и унестись к хмурому небу. Квирк остановился и вытащил сигареты, но на ветру прикурить не получилось, и они пошли дальше.

— Мы гуляли здесь с Делией, — сказал Квирк, о чем тут же пожалел: теперь от вопросов Фиби не отделаться.

— Какой она была? — пытливо спросила девушка и сжала руку Квирка. — Ну, на самом деле? Мне любопытно, потому что в Мосс-Мэноре физически ощущается ее присутствие.

— Пожалуй, она была привлекательной.

Правда ли это? Щепетильность у Делии, настоящей дочери Джошуа Кроуфорда, отсутствовала в зачатке, и это безумно привлекало Квирка. При этом он ее ненавидел. Теперь любовь и ненависть казались сторонами драгоценной монеты, которая сама пришла к нему в руки. Фиби медленно кивала, словно он изрек нечто глубокомысленное. Чем вызвано желание узнать, какой «на самом деле» была Делия? Неужели каким-то интуитивным чутьем?

— Я думала, привлекательной была мама.

— В ту пору мы были совсем другими, — отозвался Квирк, чувствуя себя сентиментальным стариком, тоскующим по прошлому. Наверное, ему надоело быть Квирком, только выбирать, увы, не приходилось. — Ну, то есть в молодости и я, и твои родители были не такими… — Квирк осекся. — Вернемся к машине, от ветра у меня голова болит.

Квирк мучился не только из-за ветра. Когда Фиби говорила о Делии, он чувствовал себя, как прелюбодей, когда жена вскользь упоминает подругу, с которой у него связь. Квирк понимал, что должен рассказать дочери — дочери! — правду, должен объяснить, кто ее настоящие родители, но не знал, как. Это же… нечто незаурядное, уму непостижимое, как такое передать словами? После такого разговора их взаимопониманию, доверию и беззаботному веселью придет конец. Воистину, уму непостижимо, разве после стольких лет — для Фиби это целая жизнь — он сможет стать ей отцом? Тем не менее сейчас, греясь теплом руки Фиби, он убеждал себя, что двадцать лет сердцем чувствовал пустоту, которую могла и должна была заполнить дочь. По-«еле признания Сары в его душе накапливалось нечто, рвущееся на свободу, словно перегороженная плотиной река. Если убрать заслоны, «река» затопит его относительно спокойную жизнь, поэтому Квирк молча улыбался, хромая вслед за ничего не подозревающей дочерью, которая из любопытства расспрашивала о той, которую по незнанию не считала матерью. «Однажды ты поплатишься за свою слабость, лень и трусость!» — с мстительным злорадством сказал себе Квирк. Ведь дело было в банальной трусости. Какие предлоги ни сочиняй, сколько ни говори о взаимопонимании, доверии и беззаботном веселье, которым нельзя рисковать — это лишь алиби, благовидный предлог, позволяющий и дальше жить в свое удовольствие.

Энди Стаффорд сел в машину и собирался закурить, но, заметив, что пассажиры возвращаются, поспешно спрятал сигарету. Ковыляющий с тростью Квирк напоминал огромную механическую игрушку. Увидев свое отражение в зеркале заднего обзора, Энди испугался: лицо перекошенное, глаза вороватые, бегающие. Фиби зябко куталась в пальто. Когда она села в салон, Энди хотел накрыть ее колени клетчатым пледом, но девушка забрала плед и бросила к заднему окну, даже не взглянув на любезного водителя. «Бьюик» развернулся и поехал прочь от дюн, пружиня на восхитительной динамичной подвеске, а Энди осталось только слушать чужие разговоры.

— Как вы встретились? — спросила Фиби. — Ну, вы четверо.

Квирк накрыл ладонями набалдашник трости и смотрел в окно на удаляющееся побережье.

— Твой дедушка устроил нас с Мэлом в Массачусетскую больницу, — начал он. — На летнюю практику с возможностью зачисления в штат, ну, если бы все срослось, чего, как ты понимаешь, не произошло по ряду причин.

— Одной из которых была Делия?

— Я вполне мог остаться, — пожал плечами Квирк. — Платили хорошо, даже по тем временам, но потом… — Он не договорил, чувствуя, что лжет, хотя это было совсем не так. Казалось, тайна отравляет каждое его слово. — В Массачусетской больнице лежала твоя бабушка, и Сара пришла ее навестить. Она не знала, что ее мать умирает, и объявить страшную новость выпало мне. По-моему, она обрадовалась… Разумеется, не новости, а что узнала правду. На какое-то время Мэл с Сарой и мы с Делией стали неразлучной четверкой. — Квирк сделал паузу. «Хорошо платили», «неразлучная четверка» — неужели он надеется, что, заболтавшись, по инерции раскроет секрет? Секрет, который Фиби имеет право знать, а он не решается озвучить должным образом?

Фиби уже не слушала, она апатично смотрела в окно: машина свернула на шоссе и покатила к Норт-Скайтуэйт. Квирк вгляделся в затылок Энди Стаффорда голова маленькая, как у котика, сужающаяся к шее — и подумал: «Вот оно, наглядное проявление физиогномики бедных и обездоленных». Голос Фиби не на шутку его напугал.

— Роуз хочет, чтобы я осталась здесь, — выдохнула она, изображая усталое безразличие.

— Здесь? — переспросил Квирк.

Фиби искоса на него посмотрела: со сложенными на набалдашнике трости руками Квирк очень напоминал дедушку Гриффина.

— Ага, здесь, в Америке, в Бостоне.

— Хмм.

— Что значит хмм?

Квирк снова взглянул на затылок водителя, до странного неподвижный: машина-то летела на полной скорости.

— По-моему, мысль не самая удачная.

— Почему это?

Квирк задумался. Что ответить? В самом деле, почему бы Фиби здесь не остаться? Почему бы не поступить, как хочется? Кто он такой, чтобы ее поучать?

— Как насчет дома? — только и спросил он. — И как насчет Конора Каррингтона?

Фиби сделала кислое лицо и отвернулась к окну. Они проезжали церковь с белым шпилем, которую накануне видели в густой дымке. Сегодня она казалась безобидной, даже робкой, словно среди бела дня устыдилась призрачного обличия.

— Дом сейчас далеко, — тихо ответила Фиби, — причем дело не только в милях.

— Дом правда далеко, и милями, и всем остальным. Это самое главное… — Квирк замялся, не зная, какие слова подобрать, и начал снова: — Я обещал твоей… Я обещал Саре за тобой приглядывать. Не знаю, хотелось ли бы ей, чтобы ты здесь