работы с высокомерием Доку обязательно поможет исполнение песни на утренней зарядке в течение недели тот несколько опешил. Единственное, что Доктор смог сделать для себя в этой ситуации так это выторговать небольшие послабления в пунктах плана своего АЧ.

Вечером он опять долго ворочался на шконаре не в силах уснуть и вспоминая давно позабытую «Ёлочку». И, конечно же, в миллионный раз задавал себе вопрос, чем вообще думали его старые идиоты родители, отправляя его в это Богом забытое место для того, чтобы он был подвергнут бесконечным издевательствам и унижениям. Утром он проснулся за час до подъёма в отвратительном настроении, от того, что не выспался и от предвкушения предстоящего на зарядке сольного выступления. Но ему ничего не оставалось делать, как продолжить повторять детскую песенку. По мере приближения песенного дебюта раздражение и злость росли как на дрожжах. Когда пришло время петь он, смотря в одну точку, выдал первые пару строчек и дело вроде пошло! К его большому облегчению никто из пацанов особо не хихикал, а Японец начал даже подпевать. Когда песня закончилась, будто гора спала с его плеч. Он почувствовал просто невероятное облегчение.

К следующему дню он решил подготовиться более тщательно. Расспросив у брата Феди слова «Катюши» на следующее утро Док затянул её. Подхватили песню кроме Японца уже и Фёдор с Казахом. Всё прошло гораздо проще и легче чем в первый день. Ну и к концу недели это действо, первоначально вызвавшее в нём колоссальное внутреннее напряжение, уже совсем его не беспокоило. Тренинг закончился. Хомут же всю неделю благополучно кочевал от Хама к Стасику не покидая чилинарий. Группа подобно волчьей стае определила слабое звено и отличалась последовательностью при проведении голосований.

Необходимо отметить ещё одно знаменательное событие, произошедшее на той же неделе, косвенно затронувшее главного героя и послужившее новой пищей для его невесёлых размышлений. Где-то во второй половине недели сразу после лекции он как старший повар получил команду срочно подготовить погреб. Старший кухонный всегда самый первый в доме после лечебного персонала получал информацию о том, что кого-то ожидает изоляция в трюме, так в его задачу входило обеспечение сохранности продуктов, которые голодающий арестованный вполне мог употребить без спроса. Недавняя история с молодым Кока-Колой была этому ярким подтверждением. Девятнадцатилетнего рослого отслужившего в десантных войсках Колу привели со Второго дома посидеть в погребе Первого. Он не смог справиться с потребностями своего молодого растущего организма в еде и втянул в себя пару жестяных банок сгущенного молока, хранящихся в погребе, предварительно проткнув их гвоздём. Сразу по обнаружению пропажи сознаваться он не соизволил, зато спустя некоторое время по собственному юношескому скудоумию поделился честной мыслью о своём кишкоблудстве в анализе чувств. Мера воспитательного воздействия для заблудшего отрока по инициативе вездесущего Глеба Валерьевича принималась коллективно на общем собрании жильцов Первого дома. Пацанёнка удалось уберечь от мордобоя, но его вынудили отдать в «общак» Первого сладкую посылку от любящей мамы, что, по мнению Доктора, было вполне справедливым и в течение недели после лекции мыть сортиры на Первом доме, что Док считал уже перебором.

Не успел главный герой спуститься в погреб и только начал собирать продукты как услышал топот ног у себя над головой, щелчки ударов по телу и громкую ругань консультанта Второго дома Зефира. Молодой здоровяк Зефир, держащий кого-то пока невидимого Доктору, показал свою упитанную физиономию в лаз трюма и скомандовал старшему кухонному вылезать оттуда. Док подчинился и, выбравшись наружу к своему удивлению, обнаружил, что малоприятной экзекуции подвергся не кто иной, как Гемба, которого он считал за активное участие в заказных читках преданным Агентом Высшей Силы. Теперь уже к самому Гембе на читках его Первого Шага активно применялась известная со времён Древнего Рима стратегия «разделяй и властвуй». Читки проходили в далеко не дружелюбной атмосфере, и, по всей вероятности, терпение чтеца лопнуло, и он допустил досадный промах. У Гембы было раскрасневшееся лицо, но видимых повреждений не было заметно. Его без особых церемоний запихнули в трюм и захлопнули крышку, надвинув на неё морозильную камеру. Борода сказал, что за сохранность продуктов можно не беспокоиться, а Доктор получил ценные указания о категорическом запрете на общение и «подогрев» нового пленного во время посещений подземного хранилища съестных припасов.

Но уже через пару дней к Доку подошёл Пина и, протянув пачку «хозных»241 сигарет убедительно попросил передать их Гембе. Как впоследствии оказалось, Пиночет и Гемба были хорошо знакомы до попадания в «Северное сияние» и веских причин отказывать своему хорошему товарищу Пине у Доктора не было. Он занёс курево и спички в трюм изолированному, так же как когда-то пацаны помогали и ему самому в трудную минуту.

Падение Голиафа (звиздец крадётся незаметно)

Как уже ранее говорилось в повествовании два немолодых товарища Доктор и Боцман, заняв ключевые посты в местной иерархии ответственностей, смогли обеспечить себе в этот период своей реабилитации относительный комфорт и спокойствие. Хотя им и приходилось постоянно балансировать на краю дозволенного, но привыкшие к риску далеко не глупые зрелые мужчины просчитывали различные ситуации заранее и, как правило, всегда выходили с наименьшими потерями из всех передряг. Но в своих откровенных беседах друг с другом они всегда честно оценивали всю эфемерность и призрачность складывавшегося благополучия и постоянно готовились к неблагоприятным переменам. И соответственно ждали неприятности со всех возможных сторон.

В день следующего своего приезда на смену Глеб Валерьевич снова вспомнил про грёбанный хомут. Зайдя в зал на специально организованный по поводу его прибытия общий анализ чувств, он поинтересовался у собранной в полном составе группы, кто является ответственным за дисциплину. Выяснив, что крест дисциплинщика несёт Боцман и, взяв у него журнал, он принялся внимательно изучать его, недовольно хмыкая и хмуря брови. В группе в эту минуту стояла гробовая тишина, а напряжение, сковывающее каждого присутствующего по отдельности и всех вместе, буквально ощущалось кожей. Никто не ждал ничего хорошего от этой очередной постановы. Наконец Великий Магистр начал говорить, чеканя каждое слово:

– Господа волонтёры! Вы вообще куда смотрите и чем тут занимаетесь?! Это что за ведение дисциплинарного журнала?! Почему здесь постоянно одни и те же лица фигурируют? А остальные что выздоровели?! Где Доктор? Где Боцман? Где хоть один волонтёр?! Скажите мне на милость!

Этот вопрос завис в воздухе, так и оставшись без ответа. Доктор невольно стиснул зубы, услышав упоминание о своей персоне, и оценил перспективы предстоящей недели как абсолютно безрадужные. Атмосферу молчаливого томительного ожидания гнетущей