Проследив за удаляющимся Боем, Агата нажала на ручку двери в кабинет Кости, вошла, положила учебник на журнальный столик у дивана, подошла к привычно треплющемуся по трубке мужчине.

Он обсуждал что-то свое, глядя в окно.

Агата прижалась сзади, обняла, улыбнулась, когда Костя, не оторвавшись и не изменив тон, просто погладил сцепленные на его груди в замок девичьи пальцы…

Договорил, скинул, развернулся, кладя телефон на угол стола, обнимая Агату и прижимаясь губами ко лбу.

— Гаврила приедет через час. Нам переговорить нужно.

Сказал, грея дыханием кожу. Агата кивнула.

— Хорошо. Давай тогда начинать. Гаврила приедет — я вас оставлю.

Вскинула взгляд, уловила в Костином легкое разочарование… Потом он перевел его на свой нелюбимый учебник, скривился, вздохнул…

Дальше — на любимую жену. Посмотрел так, что стало понятно: только ради тебя… Ну или только ради тебя и безлимитных минетов…

Получил по плечу за одни только мысли, которые Агата будто бы даже научилась читать. Заулыбался, пошел к дивану сам…

Опустился, взял книгу в руки, начал листать бессистемно…

Агата стояла у стола, когда Гордеевский телефон снова завибрировал.

Костя дернулся, чтобы встать и взять трубку, но уловил жест Агаты — она указала пальчиком на диван так же, как указывала Бою на коврик у кровати. Для убедительности еще и тяжелым взглядом пригвоздила. Мол, «сидеть».

Сама подошла к телефону, взяла в руки, скинула, перевела на беззвучный.

— А по жопе не? — услышала от Кости, пожала плечами, усмехнулась…

Приблизилась, опустилась рядом, погладила живот, глянула на повернувшего голову и смотревшего с любопытством в ожидании ответа мужа, наивно взмахивая ресницами…

— Меня нельзя по жопе. Я беременная…

И произнесла так искренне-безобидно, что Косте оставалось только фыркнуть, опуская взгляд в учебник, пряча улыбку, качая головой пораженно из-за кое-чьей наглости…

А Агата не прятала. Просто улыбалась, чувствуя триумф. Потому что хорошо так…

Ей всё можно. А ему даже по жопе за это ей нельзя.

* * *

— Давай, Кость, я жду…

Агата смотрела на мужа требовательно, держа руки сложенными на груди, а бровь — чуть вздернутой. Интуитивно чувствовала, что с этим пацанчиком нужно только так. Вёрткий слишком. Если не хочет что-то делать — может уболтать на раз-два. Не заметишь даже.

Одна проблема — убалтывать будет не на английском, как надо бы. Поэтому…

— Давай я почитаю лучше…

Гордеев глянул на Агату, скривился немного, следя, как она переводит голову из стороны в сторону.

— Нужно разговаривать, Кость. Давай.

— Да я как урод, блин… Ни бэ, ни мэ, ни кукареку…

Костя естественно психанул, вроде как ещё отложил, но уже практически отбросил книгу на журнальный столик, откинулся на диванную спинку, выдохнул, глядя в потолок, оставляя Агате «удовольствие» следить за шевелением желваков. Бесится, дурачина. Не нравится, что не может сходу разговаривать так, как хотелось бы.

А ещё не нравится, что приходится демонстрировать себя не с лучшей стороны перед ней. Привык быть ловким, легким. Привык превосходить.

Не верит, что она может радоваться его маленьким успехам. Думает, что обсмеивает его мысленно.

Дурачина, в общем…

Понимая, что давить сейчас не надо — лучше лаской, Агата потянулась к его руке, которая лежала на диване, погладила обратную сторону ладони, улыбнулась…

В целом он сегодня был молодцом. Психи начались только в самом конце, когда речь зашла о разговорном. Самая нелюбимая Костина часть. И самая важная.

— А если я пообещаю что-то…

Агата сказала, глядя искоса снова на лицо мужчины, продолжая легонько поглаживать руку. Увидела, что он застыл сначала, потом опустил свой взгляд… Внимательный. Плотный.

— Что ты пообещаешь? — Костя спросил, Агата немного зарделась… Понятно ведь, что… Явно не пятерку в дневник. Но Гордеев хотел слышать.

А Агата хотела вредничать. Поэтому сняла руку. Встала. Повернулась к мужу лицом, чтобы смотря в глаза, когда он вернул голову в естественное положение, стянуть свитер сначала, потом джинсы.

Осталась в белье. Красивом. Как Костя любит. Забралась к нему на колени, потянулась к губам, чувствуя, что он тут же крадется пальцами по бедрам в сторону задницы. Гладит её, сжимает, притягивая ближе.

Так, что Агата чувствует — урок скорее всего окончен. Языковой практики сегодня, кажется, не будет. План провален. Или…

Она оторвалась от мужских губ, уперлась в плечи, когда Костя потянулся следом, не желая отпускать, дождалась, пока поднимет взгляд на глаза, только потом произнесла:

— Давай, Гордеев…

— Что тебе давать?

— Быстрее останусь довольна я — быстрее будешь доволен ты. Рассказывай. Май черишд дрим хэз олвэйс бин ту-у-у… (прим. автора: моей заветной мечтой всегда бы-ы-ыло…)

Агата начала, ясно давая понять, что продолжить должен он. Только вот Костины губы растягиваются в улыбке, пальцы гладят ягодицы, он не спешит. Тянет.

Проходится взглядом по лицу, шее, скользит по ключицам, задерживается на подросшей груди в красивом кружеве, и живот ему нравится… Всё ему нравится…

Настолько, что Костя подтягивает Агату ещё чуть ближе, уже даже не делает вид, что его может остановить ее неуверенное сопротивление, приближается своим лицом к её лицу. Улыбается, приоткрывает рот, шепчет:

— Май черишд дрим хэз олвэйс бин ту фак ю. Довольна? (прим. автора: моей заветной мечтой всегда было чпекнуть тебя, так сказать)))

И что ответить Агата не знает. Потому что как преподаватель — совершенно нет. А как та, которая совсем не против, чтобы он реализовал свою черишд дрим побыстрей — очень даже.

Приходится сдерживать улыбку, прикусывая щеки, отклоняться от губ, которые настроены получить свое. Не ртом заняться — так куда-то за ушко уткнутся… Приоткроются опять… Костя языком поведет так, что по телу Агаты мурашки, а белье становится влажным.

— Прямо-таки олвэйс…

Чтобы сохранить лицо хоть немного, вопрос Агата проигнорировала, задав встречный с сомнений.

И сама не заметила, что начала поглаживать Костины плечи в том же темпе, в каком он гладил уже её бедра, проходился по ягодицам до поясницы, касался ещё и там…

Услышав скептическое замечание «училки», оторвался от её шеи, задумался будто, нахмурился… Смотрел недолго в потолок, как бы считая, а потом снова в глаза, заражая смешинками.

— Ну последних минут пятнадцать точно.

— Ну Костя!