ни чувств Адель, но Адель он еще и не любил, ему не было до нее никакого дела, он полагал, что она получила всё, что ей причиталось, и поэтому считал наглостью попытки постоянно вмешиваться в их жизнь, какие она, по его мнению, постоянно предпринимала.

Он и не знал толком, что делала Адель, но со слов кузины был уверен, что та без конца надоедает Монтреям.

— Вот что, милочка, — сказал он с той развязностью, с какой, по его понятию, следовало говорить с женщинами подобного сорта. — Ступайте-ка лучше домой. Поверьте, ваше место сейчас не здесь. Вам уж никак не следует ходить по ночам вокруг приличных домов…

— Я люблю Эдуарда больше жизни и я умру, если вы не передадите ему, что я хочу его видеть! — вскричала она хрипло и яростно.

Пораженный барон даже заметил, как взметнулась в гневе ее рука, сжимаясь в кулак, а в глазах сверкнули злые слезы. Впервые за всю его жизнь уличная девка говорила с ним так нагло. Он вскипел, тотчас решив, что ему следует постоять не только за себя, но и за Антуанетту, и за Эдуарда.

— Вы умрете? — взревел он, так, что громче и грознее не закричал бы и кучер. — Черт побери! Вы вынуждаете меня на грубость. Хочу вам доказать, малютка, что на наглость мы умеем ответить соответствующе, и вы не дождетесь, чтобы в ответ на ваше нахальство мы прикидывались ягнятами. Вас ввела в заблуждение наша порядочность? Напрасно! По отношению к вам порядочности вообще не существует, знаете вы это?! Она умрет, черт побери! А с чего вы взяли, что это имеет для кого-либо значение?

Я уверен, Эдуарда тошнит от ваших постоянных выходок. Не мешайте ему и его семье жить. Он вскоре женится на порядочной девушке, так что советую смириться с этим, а если нет — на таких, как вы, найдется управа в полиции…

Уже очень давно с Адель не говорили подобным образом. Барон, похоже, ничего не знал о ее жизни, ее состоянии, ее связях в полиции, но тем более невероятна и оскорбительна была эта его уверенность в том, что она, Адель, — существо жалкое и ничтожное, не способное за себя постоять, не заслуживающее, чтобы с ним считались или хотя бы вежливо разговаривали.

— Ах ты ублюдок, — проговорила она негромко, но злобно.

— Что вы сказали? — переспросил барон, не веря своим ушам.

— Жирная свинья! Выпотрошить бы тебя, пугало роялистсткое! Да я бы, толстый боров, так с тобой и поступила, если бы не Эдуард! Черт побери! — Она отошла на несколько шагов и снова обернулась. — Ну, как пришлось по вкусу? Сумеешь ты теперь за себя постоять, когда я всё высказала, или у тебя воспитания не хватит?! Прежде чем соревноваться, кто кого переругает, ты бы лучше выучил побольше слов, чертов дурак!

Она быстро пошла к воротам, уверенная, что сказала достаточно. Можно было бы продолжать дальше, употребить весь тот лексикон нецензурных слов, которые она выучила, имея дело с офицерами и проститутками, но Адель и так знала, что сказанного вполне хватит.

Что ж, она и вправду опустилась до уровня рыночной торговки. Впрочем, опустилась ли? Разве он ее не вынудил? Она подошла к нему как к человеку, а он ответил ей, как нищенке. Так ему и надо! Так им всем надо! Надо давать отпор, иначе тебя вообще не будут принимать всерьез! На какой-то миг ненависть к аристократам, этим обитателям Сен-Жерменского предместья, которых она не понимала и не ценила, охватила ее, потом на смену этому чувству пришло сожаление: как же, ведь этот проклятый барон непременно расскажет о ее брани графине де Монтрей. И Эдуард об этом узнает. Любит ли он своего дядю? Хоть и не любит, всё равно будет оскорблен! Ах, какая же она дура! Как подводит ее язык! Спустя минуту Адель была уверена, что следовало смолчать и не огрызаться. С другой стороны, ясно было: если б ситуация повторилась, она вряд ли поступила бы иначе — у нее не хватило бы смирения.

И вдруг, как ей показалось, сама судьба пришла ей на помощь. Адель увидела девушку, которая спешила к входным дверям отеля де Монтрей, и девушка эта была весьма похожа на горничную, исполнившую какое-то поручение и теперь возвращающуюся.

— Вы служите здесь? — спросила Адель, еще не вполне приблизившись.

— Да, — сказала служанка, останавливаясь. По виду Адель можно было предположить, что эта довольно значительная дама только что побывала в гостях у госпожи де Монтрей.

— Мне надо, чтобы вы передали письмо графу де Монтрею.

— Но я служу графине. Может, вам лучше войти в дом и…

— Нет. Этого я никак не могу сделать. — На миг замолчав, Адель поспешно, чуть дрожащим голосом солгала: — Понимаете, никто не должен меня видеть, это очень важно. Мой муж, вы должны понять…

Адель вложила в руку служанки ассигнацию. Та кивнула. Сразу можно было понять, зная многочисленные связи молодого графа, что на этот раз он сошелся с замужней дамой, которая опасается, что кто-то узнает о преступном романе.

— Я помогу вам, мадам. Где ваше письмо?

— Передать нужно именно ему, никому больше, — предупредила Адель, тут же вспоминая, что письма-то у нее и нет.

— Непременно, мадам. Не беспокойтесь, у вас не будет неприятностей.

Адель решительно предложила:

— Пойдемте, поблизости есть почта, там я напишу записку.

Чтобы опровергнуть возражения служанки, боявшейся, что ее станут бранить за позднее возвращение, Адель дала ей еще денег. Считая нужным хорошенько припугнуть девушку, она внушила ей, что молодой граф будет крайне разгневан, если письмо увидит кто-то, кроме него, и если об этом проведает даже его мать.

Служанка обещала сделать всё, как полагается.

На почте Адель негнущимися пальцами написала записку. Хотя в мыслях царил разброд, она все-таки сумела сообразить, что, если назовет в письме свое имя, может найтись десяток причин, которые помешают Эдуарду прийти. Может, черт побери, он действительно не хочет ее видеть. Может, этот старый дурень барон де Фронсак и не лгал… Задышав чаще, Адель решила писать от лица безутешной неизвестной дамы, вся судьба которой зависит от Эдуарда, и просила в письме только одного: чтобы он завтра на улицу Эльдер. Завтра. К семи часам.

Шмыгнув носом, она отдала письмо служанке.

— Отнесите. И горе вам, если вы что-то сделаете не так.

7

Эдуард в который раз повертел странное письмо в руках. Поначалу, когда он, уставший и раздосадованный сегодняшним приемом, прочел эти изобиловавшие ошибками строки, ему