Шрифт:
Закладка:
Раймонда сердито посмотрела на Этьенетту. Не будешь ведь ходить, заткнув уши, с утра до вечера, и в школе тоже.
Ей приходилось выслушивать насмешки и всякие непристойности про старшую сестру, тело которой уже истлевало на кладбище, — сплетники все никак не успокаивались.
— А я разве не сказала, что сегодня младший Жиро приезжал на мельницу? И еще какой-то господин с ним! — продолжала Этьенетта с хитрым прищуром.
— Гореть ему в аду, лиходею! — сердито заявила Жанна и тут же перекрестилась. — Чтоб он пошел искать заплутавшую овцу в пещеры и угодил в лапы к самому дьяволу, как когда-то малыш Роже!
Мелани пересчитала стежки на цветке, который как раз вышивала. Всю жизнь она зарабатывала изготовлением кружев, которые продавала на рынке в Сен-Сибаре, благо туда можно было доехать на деревенском дилижансе. Оторвавшись от шитья, она уставилась невидящим взглядом на источенный червями сундук.
— Бедный мальчик! Пропал, и никто не знает, что с ним стало. Сама я думаю, что его затянуло вглубь земли, и это его крики слышны иной раз среди ночи, когда полная луна.
У Раймонды по спине пробежал холодок. На ее памяти ни одни женские посиделки в их доме не обходились без того, чтобы не вспомнить необъяснимое исчезновение деревенского мальчика Роже.
— Ему было всего шесть лет, — продолжала молочница. — Сорвиголова, никого не слушался! Может, и его это были кости — ну, те, что нашел тот хорошо одетый господин из города, который нарочно приезжал порыться в наших пещерах. Этот франт уверял, что кости старые, что им чуть не тысячу лет! А мать Роже, к тому времени уже седая, не поверила. Все твердила, что это ее сынок сгнил там, в пещере…
Этьенетта кончиком языка облизнула верхнюю губу. Смерть, траур, кости и кровь интересовали ее куда больше, нежели песни о любви или уроки Закона Божьего. Промолчать было выше ее сил.
— Что, если эта злюка, мадам Ортанс, умрет в родах? Я в своей каморке слышу, как по ночам кричит сова. Каждую ночь садится на крышу мельницы и кричит! Дурной знак, верно?
Мелани перекрестилась. Жанна тоже, а потом сказала:
— Совы накликают несчастье — так говаривала моя мать. Муженек мой ловит их на птичий клей, а потом прибивает к дверям сарая. Но нашу Катрин это не спасло. Сколько гноя было у нее в животе — страшное дело!
Раймонда всхлипнула, и женщины еще быстрее заработали иголками. Чепцы их колыхались в такт бормотанию, причем каждая шептала что-то свое. Самая старая молилась. Этьенетта — та тихонько напевала: «Так приятно любимой упасть под бочок…» У ее матери снова зачесались руки: отвесить бы оплеуху, чтоб заткнулась. Дальше в песне пелось про белокурую девицу, а Катрин как раз была блондинка.
— А что же блинчики? — спросила она, стараясь перекрыть голос дочки. — Может, перемешать уже тесто? Оно должно быть готово.
Высокая и грузная, она встала, чтобы снять полотенце с большого керамического горшка. Шить она, в общем-то, не любила, поэтому охотно схватила сковороду с длинной ручкой и прошлась по ней кусочком свиного сала.
— Слабый у тебя огонек: ни душу согреть, ни блинов испечь! — неловко пошутила она, обращаясь к хозяйке дома.
Жанна в ответ усмехнулась.
— А у некоторых припекает в одном месте! Это мне Митон[22] — на ушко шепнул. Ну, что мамзель Клер — горячая штучка! — Эту тираду Этьенетта выдала в полный голос.
Ее мать чертыхнулась. Митон был местный холостяк тридцати лет от роду, волосатый, как дьявол, и хромой в придачу. Год назад Колен Руа взял его на работу.
— Говорила я тебе: держись подальше от этого козла вонючего! — Она схватила Этьенетту за ухо. — Ишь, на ушко шепчет, да еще всякие глупости! Мамзель Клер — девушка честная. А ты завидуешь, потому что не такая хорошенькая, как она.
Раймонда наслаждалась происходящим. Молочница так стиснула дочке ухо, что оно стало красным, как кровь. Но Этьенетта к грубому обращению привыкла и терпела молча.
— Удивляюсь, как еще муж не проснулся, — вздохнула Жанна. — Не шумите так. И отпусти ты свою девчонку! У нее что на уме, то и на языке.
— У мсье Дрюжона объявился племянник! — подала голос Мелани. — Видели его? Жена бакалейщика все его нахваливает. При том, что он и приходил в деревню один раз. Говорит, глаза у него синие, как сапфир!
— Видела я этого парня, — отозвалась Этьенетта, потирая ухо. — Мылся за домом мсье Базиля, в одних штанах! Вот у кого на груди ни волосинки!
Дом содрогнулся от удара грома. В открытое окно ворвался холодный ветер, взметнул пепел в очаге. Жанна вскочила и поспешно закрыла ставни.
— Если б молния угодила в хозяйский дом в Понриане, вот бы я обрадовалась! — заявила она. — Но такое случается только с бедняками, как мы…
Раймонда прошла к очагу и присела на кресло-сундук — любимое место Катрин. Молочница не сводила глаз с блина, шипевшего на смазанной жиром сковороде.
— Первый блинчик — тебе, — сказала она девочке. — Но подбрасывать я его не буду, все ж сегодня не Сретенье[23]!
Пошел дождь. Через щель под входной дверью в дом проник приятный запах свежей травы и теплой, мокрой земли.
Этьенетта заволновалась, вспомнив про ближайший деревенский праздник:
— Только бы до танцев распогодилось!
Глава 8. Прекрасное лето
В двух километрах от деревни, в доме Базиля, Клер, сидя у Жана на коленях, тоже думала о танцах по случаю большого праздника — Дня взятия Бастилии[24]. Бывший учитель курил трубку и любовался ими, молодыми и влюбленными. То, что эти двое вместе и беззастенчиво целуются у него на глазах, он, в общем-то, считал своей заслугой. Значит, за годы общения он сумел привить Клер свободомыслие и свое видение общества, в котором нет принуждения и предрассудков. Не зря же его часто называют старым анархистом!
— Ты придешь со мной потанцевать? — шепотом спросила девушка у возлюбленного. — Праздник через шесть дней. Я почти дошила платье! Оно из розового атласа, я купила его у коробейника. Я так люблю танцевать! А если еще с тобой…
— Не знаю, рискованно это или нет, — проговорил Жан, который упивался нежностью Клер, то и дело целуя ее в щеку. — Что скажешь, Базиль?
— Ба! Ты же ходишь за табаком в бакалейную лавку своей воздыхательницы, мадам Ригорден! Так почему бы не потанцевать на деревенском балу? Я не вижу разницы. Заодно познакомишься с Бертий!
Жан промолчал, зарылся лицом
