Шрифт:
Закладка:
Прямо перед глазами был человек, который совершенно изменился под воздействием атмосферы замка. Он каждый вечер отправлялся в маленькую, неудобную спаленку вместе с Лотти, и каждое утро они выходили в таком же радужном настроении, как и накануне. Его жена говорила, что дома он придирался к каждой мелочи, а здесь катастрофа в ванной повлияла на него не больше, чем огонь на трех библейских отроков. Он вышел из нее невредимым, более того, он вышел возрожденным. В этом замке происходили чудеса, а раз так, то ведь могло случиться чудо и с Фредериком?
Она резко встала. Решение созрело, нужно было только пойти и немедленно написать письмо. И тут ей в голову пришла еще одна ужасная мысль: «А что… Что, если он вовсе не ответит?»
Так, в метаниях между уверенностью и сомнением, она провела большую часть второй недели. Роза ведь не знала, что муж будет делать в ее отсутствие. Драгоценное письмо, которое уже стоило стольких мук, хотя еще не было написано до конца, могло оставаться нераспечатанным на столе до тех пор, пока не станет слишком поздно. Возможно, что на некоторое время он вообще переселился в свою лондонскую квартиру и наслаждается свободой. Она ведь не знала, с радостью ли он возвращается домой после работы, или это только привычка, и на самом деле ему куда приятнее было бы жить раздельно.
Фредерик никогда особенно не любил Хэмпстед. Суета большого города была ему милее, поэтому весьма вероятно, что он не увидит письма, если только слуги не догадаются переслать его. Подумать о том, что до конца отпуска еще две недели, и если письмо отправится, то они пройдут в напрасном ожидании, было очень больно. Роза не знала, стоит ли мучить себя напрасными надеждами. С другой стороны, если бы он все же приехал, то жизнь могла бы пойти по-другому. Вместо того чтобы ждать старости, когда у него не будет другого выхода, кроме как вернуться к жене и вместе с ней провести последние годы, не согретые чувствами, они могли бы пережить еще много-много счастья. Ведь они так любили друг друга, пока его работа и ее вера не разлучили их. Что, если это время вернется? Роза не находила ответа на эти вопросы. Надо было на что-то решиться, но она продолжала колебаться и только мучила себя. Вокруг звенел волшебный день, а она сидела, погруженная в себя, мрачная, как осенний вечер в сыром, промозглом и темном Лондоне.
Миссис Фишер тоже переживала нелегкие дни. Ее беспокойство непрерывно росло, так что она не могла сидеть на месте и десяти минут и почти совсем не пользовалась своей гостиной. В детстве, особенно ранней весной, когда все кусты сирени зацветали буквально в одну ночь, она иногда испытывала это чувство пробуждающейся жизненной силы, но никак не ожидала, что оно вернется к ней через пятьдесят с лишним лет. Однако в ней поднималось и с каждым днем все сильнее росло чувство, что она сама вот-вот расцветет, распустится, как цветок под лучами солнца. Она пыталась погасить в себе это неуместное чувство. «Я слышала, что иногда на старых, засохших деревьях появляются молодые побеги, но это всего-навсего легенда, и я не хочу иметь с этим ничего общего. Подумать только, что за мысли в моем возрасте. Расцвет, боже мой! О каких зеленых побегах может идти речь? Откуда только такое может взяться?»
Однако, к своему стыду, она чувствовала, что с ней вот-вот произойдет какое-то чудо.
Старая леди была очень расстроена. Больше всего на свете она ненавидела, когда пожилые люди воображали себя молодыми и начинали вести себя соответственно. Конечно же, результаты этого заблуждения всегда были плачевными. Миссис Фишер не раз сталкивалась со стареющими дамами и джентльменами, которые пытались догнать уходящую молодость и сравняться со своими детьми в живости и безрассудстве. Отрезвление наступало довольно быстро и было таким тяжелым, что эти люди мгновенно превращались в развалины. Она сама принимала старение спокойно и с достоинством, не позволяя себе изображать девочку и стараться выглядеть моложе, чем она есть на самом деле.
Ко второй неделе миссис Фишер могла только радоваться, что не пригласила Кейт Ламли приехать погостить. Было бы очень неприятно, если бы Кейт заметила ее новые странности. Они были подругами всю жизнь, но миссис Фишер чувствовала, что в ее новом состоянии лучше быть с посторонними, чем со старым другом. Эта мысль встречалась ей в какой-то книге, но в какой, она забыла. Вообще, в последнее время она становилась все более рассеянной. Вещи, которые раньше казались важнее всего на свете, тускнели и рассыпались на глазах. Она не могла читать, не могла вспоминать, и даже великие имена ее былых друзей не давали ей ни малейшей тени успокоения. Раньше ей казалось, что детство и юность, проведенные в обществе гениев, позволят ей прожить остаток жизни достойно. Как печально было сознавать на старости лет, что вдруг лишилась единственной опоры! Миссис Фишер глядела в книгу, но не могла прочесть ни строчки. Она продолжала размышлять: «Старые друзья считают, что знают вас насквозь и не понимают, что люди меняются с возрастом. Их это удивляет. Им всегда кажется, что после, скажем, пятидесяти лет человек не способен измениться».
Ее глаза скользили по строчкам, но она не понимала ни одного слова, занятая своими мыслями: «Все это очень глупо с их стороны. Вечно стоять на месте — все равно что умереть. В любом возрасте нужно уметь развивать себя, конечно, если при этом не терять головы. Я ничего не имею против перемен. Нужно жить, пока мы живы, а новые впечатления, движение — это и есть настоящая жизнь. Что мне не нравится, так это когда пожилые люди начинают валять дурака, как молодые».
Она действительно очень этого не любила, и ужас заключался в том, что сама она начинала вести себя именно так. Старой леди полагалось бы чинно сидеть у себя в гостиной, читать книгу, заниматься рукоделием или просто вспоминать дорогие моменты прошлого, перебирать их, как старые фотографии, но ни в коем случае не бегать туда-сюда. Между тем новые мысли не давали ей ни минуты покоя. Она боялась сосредоточиться на них, боялась
