я убил человека, был приговорен к каторжной работе… Вот, обо всем этом хочу рассказать моему сыну, потому что вижу, ты очень старалась бесследно вычеркнуть меня из его сердца… Наверное, ему, даже, кажется, что его отец разбойник с большой дороги.

— И не только ему, — вскрикнула Сирануш. — Да, я постаралась, я… Неужто не ты направил на меня ружье, хотел убить меня, свою жену? Скажи, неужто, это был не ты?

— Подожди, — перебил Аветис. Насмешливое выражение запечатлелось на его измученном бескровном лице. Он заговорил, не повышая голоса, однако, каждое слово в немой тишине звучало увесисто и резко. — Ты выдала чекистам того, кто был готов пожертвовать жизнью во имя нашей святой земли. Что касается меня, это и ты знаешь. Я убил ту сволочь, который с твоей помощью выдал человека, который в грозовую ночь нашел пристанище в твоем… нашем доме. С жестоким врагом так не поступают. А знаешь ты, кстати, — взгляд Аветиса уколол Сирануш, — знаешь, что через три дня, возле Шуши, в ущелье Каркара его, этого человека, повесили на дереве, говорят слезы лились из его глаз, пока он висел. Ты знаешь об этом?

Сирануш двумя руками зажала уши и в ужасе закричала:

— Молчи, не хочу слышать, — она попробовала встать, но грозный голос мужа снова пригвоздил ее к месту.

— Сядь! Сиди и слушай. Ты должна до конца выслушать меня. Вот, почему я убил Айказа. И поэтому пошел на каторгу. Целых три года переносил там тяжелые мучения.

Все три года я терпел там адские муки. Два раза бежал из-под стражи, оба раза поймали меня, избили до полусмерти… Я иду защищать родину, и перед этим пришел увидеться с сыном.

— Он тоже туда… Он идет добровольцем. — угасающим шепотом сказала Сирануш. — Утром, еще до рассвета, должны отправиться в райцентр.

Аветис поднялся с места, долго шагал взад — вперед, погруженный в мысли, потом сел напротив жены и сказал:

— Позови его, я хочу поговорить с ним в твоем присутствии. Пусть он не стесняется своего отца, пусть с открытым лицом смотрит на людей.

— Нет, — уже подавленная, слабым голосом сказала Сирануш. — Я его не позову. Ты хочешь меня уничтожить.

— Ты сама себя уничтожила. Позови его, я знаю, ты его специально отослала. Позови, я хочу поговорить с ним. Все эти годы я об этом мечтал. Позови, прошу тебя…

— Нет, Аветис, не проси, все равно, я не позову его…

Неожиданно дверь шумно открылась. Сирануш, испуганно повернулась в сторону двери и увидела сына. Он стоял в дверях, лицо его было мрачным и белым, как полотно. Сын смотрел на мать и на отца, который от неожиданности невольно поднялся с места и остался так стоять, пристально глядя на сына, не сознавая, что делает.

— Отец, я все время стоял под окном, — заговорил сын дрожащим голосом. — Я все слышал. Я бы хотел сказать… что достоин не тот, кто не имеет недостатки, а тот, кто имеет достоинства…

Глаза отца вмиг прослезились, однако, он сумел собраться, даже улыбнулся и сквозь слезы посмотрел на сына. Они стояли друг напротив друга — отец и сын, их разделяли всего два шага.

ЭПИЛОГ

Они тронулись в путь на рассвете. По обе стороны дороги в кромешной тьме, на росточках деревьев печально пели только что проснувшиеся птички, под первыми лучами зари влажно волновались спелые поля, позади, со стороны села, слышен был прерывистый лай собак, раннее пенье петухов.

В одном месте, на последнем холме, из-за которого больше не видно будет села, остановились, посмотрели назад. Солнца еще не было, но от его красного зарева ясно было видно горное селение, сжавшееся от горя и прижавшееся к горе. Видны были все горы, леса, бесконечные луга, одетые в золотистую пелену, раскинутые вокруг села, которые сейчас казались грустными, безлюдными и пустынными для тех, кто уходил в Армию. Еще не выйдя из села, в их груди поселилась тоска.

Будь благословенны твой воздух и вода, Хндзахут, когда еще увидим твой прекрасный облик, и увидим ли, вообще?..

Они снова тронулись в путь. Они шли навстречу огню и смерти… И слившись воедино в их ряды, вместе, бок-о-бок, шагали отец и сын…

Через много лет в горном селении Хндзахут, на возвышенности поставили мраморный памятник в память о сыновьях, павших на полях сражений. В селе решили имена и портреты отца и сына поместить рядом, навсегда неразлучными.

Отец и сын с белого мрамора со жгучей тоской смотрели вперед, а впереди раскинулось село, вокруг — спелые поля, где волнообразно гулял серебристый ветер…

ЛУЧЕЗАРНОЕ НЕБО ДЕТСТВА

Наша деревня находится далеко-далеко. Словно, спрятавшись от дорог, приютилась в глубоких ущельях, и только с макушки горы Сарнатун она ясно виднеется, окруженная высокими горами, упирающимися в небо, прохладными лесами, а в тех лесах — утерянными несметными, бесчисленными полями и лугами.

Маленькая наша деревня, маленькая, и над ней, размером с пару полей, небо, опирающееся на высоченные горные вершины, которое снизу, из деревни кажется несказанно высоким и окрашенным в цвет яйца куропатки — темно-синий.

Долгая у нас зима, долгая, но дивной красоты. Восхитительна также весна, когда поля и ущелья, скалы и горы наряжаются в разные цвета — желтый, белый, красный, сиреневый… затем наступает золотое лето горной деревни, а потом в нашем божественном, затерянном в горах мире, наступают краткие дни и долгие долгие осенние вечера, когда вокруг деревни — в лесах, горах, ущельях и на приусадебных участках деревья, одетые в желтый наряд, медленно качаются от легкого осеннего ветра, листья срываются с деревьев, кружатся в воздухе и медленно опускаются на землю.

В один из таких изумительных дней я и моя младшая сестра Егине разожгли большой костер на нашем огороде. Дым от костра поднимался столбом, клубился над нашим садом и был виден издалека.

Я в то время не знал, что пройдет много лет, очень долгих лет, но я никогда не забуду, ни тот осенний вечер, ни всю ту историю, которая началась с того самого дня.

Егине собирала в саду сухие початки кукурузы, листья и стебли фасоли, приносила и складывала их возле меня. Все это я бережно подкладывал в огонь, и дым густел, бешено извиваясь, поднимался вверх. Увлекшись работой, я не слышал, что из-за ограды меня позвали. «Тебя зовут», — у меня под ухом прозвучал голос Егине. По тому, как она это сказала, по ее тону я уже догадался, кто зовет, но внимания не обратил, притворяясь, будто, я не слышу.