Я разрываюсь.

Это чертовски разрушает меня.

Айви настоящая. То, что вы видите, — это вы и получаете. В ней нет ничего злоумышленного. Нет скрытого смысла, как это было с тупорылой Ниной.

Нет, Айви другая.

В лучшем понимании этого слова.

В самом драгоценном образе.

Не раздумывая, я открываю дверцу машины и спешу к дверям. Я останавливаюсь прямо перед входом и заглядываю внутрь. Она все еще в вестибюле, стоит, прислонившись спиной к стене рядом с лифтом. Я наблюдаю за ней, когда она скрещивает руки на груди и сползает по стене. Ей не хочется подниматься наверх. Неужели мужчина, за которым она замужем, такое темное гребаное дерьмо? Я хочу разорвать его на части, если она реагирует таким образом, когда думает, что никто не видит.

Я отворачиваюсь, прежде чем начну колотить в двери, прежде чем начну рычать на нее, чтобы она впустила меня. Возвращаюсь к машине и забираюсь внутрь. Сижу так некоторое время, промокший насквозь, уставившись на двери, молясь, чтобы она вернулась.

Она этого не делает.

Я отъезжаю оттуда и еду.

Еду, как мне кажется, несколько часов. Я выезжаю из города и нахожу кучу пустых дорог. Веду машину, моя нога на педали, и я еду быстрее, быстрее и быстрее.

Прошло много времени с тех пор, как я чувствовал себя переполненным эмоциями. Обычно я гребаный чернослив — высохший без душевного волнения. Я ужасно боюсь регресса. Возвращения к тому человеку, которым был раньше. Прошло всего два года с тех пор, как я был в самом худшем состоянии.

Холодным. Я был таким холодным ублюдком. Нарывающимся на неприятности. Жаждущим боли. Желающим трахаться, пить и забыться. Я ненавижу этого человека. Страстно ненавижу его. Я помню, как бил себя кулаком на пике этого отвращения. Мне хотелось причинить боль себе, потому что это причиняло боль этому гребаному мужчине. Он слишком сильно напоминал мне грязных мужчин из моего детства. И несмотря ни на что, я всегда чувствую, что тот все еще скрывается внутри.

Я резко останавливаюсь на обочине дороги черт знает где. Вытаскиваю свой телефон из кармана и звоню Рут. Уже поздно, но она нужна мне.

— Эйдан, — говорит она. Его голос звучит устало и старым. Таким старым.

— Бабушка, — выдыхаю я.

Она замолкает. Я ее так не называю. Никогда этого не делаю. Единственный раз, когда я это делал, — когда она была мне нужна. Когда мне нужен был кто-то, кто отговорил бы меня сдаваться.

— Ты в порядке, — успокаивает она. — Мой замечательный, умный, красивый мальчик.

Я опускаю лицо на руль, сдерживая поток эмоций.

— Ты не вернешься, — утешает она меня. — Ты так хорошо справился, мой мальчик. Продолжай.

— Я не могу… — выдыхаю я.

— Ты можешь. Ты так и сделаешь.

— Что, если я вернусь?

— Ты никогда не вернешься.

Я делаю глубокие вдохи, слушая ее. Ее голос. Ее слова. Она отговаривает меня сдаваться. И каждый раз возвращает меня на землю.

— Мой милый мальчик, — продолжает бабушка. — Я люблю тебя. Мы любим тебя.

Она повторяет это.

Я люблю тебя, Эйдан.

Мы любим тебя.

Мой милый, красивый мальчик.

17

Айви

На следующий день прихожу на работу уставшей, с головной болью и опухшими от недосыпа глазами. Мы с Эйданом разошлись не на плохой ноте. Вообще нет. Но я в замешательстве из-за этого.

Я опаздываю на одну минуту и тридцать семь секунд и пристально смотрю на Конни, взглядом провоцируя ее разорвать меня в клочья из-за этого. Она этого не делает. Мудрая женщина.

Вываливаю свое барахло в подсобке и игнорирую всех. Все они смотрят на меня со странными улыбками, пока я направляюсь к своему месту с латте в руке. Через десять минут у меня клиент, и мне нужно выпить немного кофеина, иначе я начну выдыхать пламя.

Внезапно останавливаюсь в метре от зеркала и рабочего места. На столе красиво лежит мой планшет, который я оставила в машине Эйдана, и ваза с пурпурными орхидеями. Рядом с вазой лежит записка. Мое сердце сильно бьется, когда я открываю ее.

Ты нравишься мне, Айви Монткальм. Очень сильно нравишься. Так сильно нравишься, что это огнем горит в моей груди.

Ты подарила мне лучшую ночь, которая у меня была за последние годы. Ты удостаиваешь меня своей компанией, и я чувствую, что не заслуживаю этого. Прошлой ночью ты назвала меня сильным, но это только потому, что ты не знаешь, насколько я слаб для тебя.

Ты хочешь знать, как много я о тебе думаю? Ответ тебя напугает. Хочешь знать, как сильно мне хотелось поцеловать тебя? Я провел всю ночь, коря себя за то, что оттолкнул тебя, когда все, что я хотел сделать — притянуть тебя к себе. Ты почувствовала, как крепко я тебя держал? Это была моя потребность, изливающаяся из меня. Малейшее прикосновение твоей кожи к моей заставляет мой пульс учащаться. Я жажду этих прикосновений, и это пугает меня, Айви. Меня пугает эта неизвестность. Пройди через это со мной. Я не шутил, когда просил тебя вести меня. Веди меня так, чтобы я тебя не подвел. Направь меня, чтобы я мог сделать это правильно.

Яркие и манящие, эти пурпурные орхидеи напоминают мне о тебе.

Надеюсь, они принесут немного радости в твой день.

Сэр (потому что настанет день, когда ты будешь называть меня так, обещаю тебе)

Я складываю записку и с улыбкой убираю ее в карман.

***

— Я не знаю, почему ты сдерживаешься, — говорит мне Ана по телефону. — Это звучало как горячая ночка. Ты могла бы целоваться под дождем под деревом, Айви.

Ухмыляясь, я вытираю посуду.

— Я была так близка.

— Ты должна действительно научиться жить настоящим моментом.

— Я поступила правильно.

— Я не согласна. Ты не связана с Дереком, и твоя мама не преследует тебя, чтобы узнать, что ты задумала.

— Никогда не знаешь наверняка.

— Ха-ха, — саркастично отвечает она. — Держу пари, Дерека сейчас даже нет, верно?

Я оглядываю пустую квартиру.

— Он куда-то ушел.

— Когда ты вообще видела его в последний раз?

Я задумалась об этом.

— Эм… дня четыре назад.

— Он вообще возвращался домой?

— Нет. Он не появлялся. — И это прекрасно. Это сделало пребывание в квартире терпимым. Хотя мне действительно интересно, где он